Он принялся курсировать между соседними странами. Политика служила предлогом для интрижек на стороне — как это было еще в первом браке с Симми Керзон, — он ухаживал за женщинами и в Лондоне, и в Париже. «Никакая другая ревность не сравнится с сексуальной», — писала Диана подруге (и вновь нам слышится голос Нэнси). Она все еще была красива и могла уйти от Мосли, а вместо этого ринулась ему на помощь, когда он в начале 1958-го официально объявил о создании нового Юнионистского движения и выступил с разумной внешне речью перед толпой агрессивных юнцов, которым были неинтересны его идеи — они жаждали драки.
Потрепанному старому воину был уже 61 год. Сменились сторонники, сменились и козлы отпущения, но все остальное было в точности как прежде, даже вспышки насилия после митингов. Эти вспышки, хотя он их вслух осуждал, давали выход накопившейся в Мосли ярости. Даже если расовые волнения в Ноттинг-хилле не были напрямую организованы Юнионистским движением, Мосли безусловно пытался обратить их к своей выгоде. Это побоище открывало перед ним еще один шанс прорваться к политической славе. Не подумав о том, сколько времени и сил Диана посвятила газете, Мосли внезапно закрыл «Европейца» и потратил все деньги на избирательную кампанию: решил выдвигаться на общих выборах 1959 года от Ноттинг-хилла. Он верно угадал, что расовые волнения еще долго не улягутся (ему могли бы немало рассказать на эту тему Трюхафты). Экономические аргументы Мосли тоже не утратили свое жало (да и поныне эффективны, судя по количеству сторонников Партии независимости Соединенного Королевства). Итак, с присущей ему верой в себя Мосли пустился рассыпать листовки «Оставьте Британию белой» на улицах, где полвека спустя поселятся банкиры и звезды кино, но тогда царила послевоенная бедность и люди кое-как выживали под властью хозяина трущоб Питера Ракмана. Тем не менее на призыв Мосли откликались только самые недовольные: он набрал менее 3000 голосов, примерно 10 %.
Он и тут был верен себе до конца, намеревался подать иск и расследовать нарушения на выборах. Он не отчаивался. Мосли сохранял связи с крайне правыми на континенте, в том числе обсуждал возможность объединения Европы, о чем тогда еще только заговаривали. Разумеется, прошлое цеплялось за него своими щупальцами. В 1962-м Нэнси писала Диане — желая то ли помочь, то ли подколоть, — что французское радио сообщало о намерении Мосли «выслать из Англии всех евреев и ниггеров — и ни слова о создании Европы. Имеет ли ему смысл опровергать это?».
В том же году в Лондоне Мосли подвергся яростному нападению и его сын Макс был арестован при попытке защитить отца. Он оставался излюбленной мишенью, идеальным предметом ненависти, примерно как Маргарет Тэтчер двадцать лет спустя, только без власти. В 1966-м Мосли подал в суд на Би-би-си: мол, его все время ругают, а ответить не дают. В то же время на странный, очень английский манер он сделался и более приемлемой фигурой, эксцентричной деталью пейзажа, чем-то вроде Стоунхеджа. Однажды он встретился за ланчем с лордом Лонгфордом, который в 1936-м, еще когда учился в Оксфорде, пострадал, протестуя на митинге чернорубашечников