Когда Джессика подписала договор на «Достопочтенных и мятежников» (1960), Сидни писала ей: «Замечательная новость… страницы, которые ты мне посылала, показались мне очень хорошими». Как это отличается от кислого «снова эта семейка», которым мать встретила издание «В поисках любви». Позже Сидни попросит вычеркнуть несколько второстепенных абзацев, а потом будет ругать Джессику за часть написанного. Однако она быстро смягчалась по отношению к этой дочери и гораздо жестче обращалась с Нэнси: ее эссе о детстве, «Блор» (1962), намного менее критическое, побудило Сидни удалиться в свою собственную ледяную келью. Она чувствовала, что смешливая Джессика внутри гораздо жестче сестры и с ней можно поссориться навсегда, — Нэнси, состоявшая из слоев колкости и ранимости, никогда бы на такое не пошла.
Как ни удивительно, сестра Сидни Малютка, не выносившая девочек Митфорд с их «тиранией» и весь митфордианский миф считавшая вздором — дескать, глупо выпендриваются и набивают себе цену! — набросилась на Джессику с критикой, рискованно близкой к истине: «Я лично никогда не забуду, с какой варварской жестокостью ты обошлась с родителями. А теперь, негодяйка подлая, ты явилась снова, написала кучу отвратительных гадостей о матери и из нее же сосешь соки». И это тоже отчасти правда — как желание правды есть в «Достопочтенных и мятежниках».
Нэнси, со своей стороны, писала старому другу Хейвуду Хиллу: «Диана в ярости и оскорблена за мать». Сидни, подчеркивала в письме Нэнси, «всегда и во всем» стояла за Джессику, но из книги это никак не следует. По правде говоря, «Достопочтенные и мятежники» не пришлись по вкусу всем сестрам, каждая в той или иной мере сочла это перелицовкой прошлого — и они были хотя бы отчасти правы. «Она бессознательно копировала мои книги, — поясняла Нэнси Хиллу, — а не реальную жизнь, и различные модификации правды, каких потребовала форма романа, теперь воспринимаются как истина». «Достопочтенные и мятежники» — произведение искусства, как и «В поисках любви». Джессика использовала книгу сестры как трамплин, с которого она смогла прыгнуть на сторону обиженных, и это стало возможным как раз потому, что Нэнси столь искусно пересоздала Митфордов и придала их юности новую цену То есть Джессика получила двойную выгоду — присвоила себе миф и им же возмутилась. Однако ее книга и сама по себе отлично написана и заслужила огромный успех. «Ох, милая, — писала Дебора Нэнси, — хорошо, что это скоро закончится». Но «это» никак не заканчивалось.
Джессика была не слишком одарена чувством вины — или, точнее сказать, это чувство подчинялось ее убеждениям. У Нэнси оно было намного сильнее. Последние годы перед смертью матери она обдумывала автобиографию, в которой рассказала бы все об отношениях с Сидни. Однако на нее нахлынули старые гнев и мука — как в детстве, когда она закатывала посреди улицы истерику, — стоило матери отреагировать на эссе «Блор»: «Пока я читала, у меня сложилось впечатление: все, что бы я ни пыталась сделать для каждой из вас, вышло неправильно, плохо, — это ужасная мысль, а теперь уже ничего не поправишь».