Мир приключений, 1926 № 03 (Лондон, Ромэн) - страница 33
С течением лет Голиаф отстранился от управления миром. Ему больше нечем было управлять. Мир сам собою управлялся и управлялся спокойно и прекрасно. В 1937 году Голиаф, согласно старому обещанию, подарил миру энергон. Он сам уже придумал тысячу способов, которыми этот маленький исполин мог-бы исполнять работу мира и опубликовал их. Но институты изобретений моментально ухватились за энергон и использовали его еще сотнею тысяч других дополнительных способов. Мало того, как признавался Голиаф в своем письме от марта 1938 года, институты изобретений выяснили несколько непонятных свойств энергона, которые давно смущали его. С введением энергона, двухчасовой рабочий день свелся к нулю. Как и предсказывал Голиаф, труд сделался игрой. И так велика стала, благодаря энергону и рациональному пользованию им, производительная способность человека, что самый скромный гражданин имел возможность, время и досуг гораздо больше наслаждаться жизнью, чем наиболее благоприятствуемые в этом отношении люди при старой анархической системе.
Никто никогда не видел Голиафа, и все народы начали требовать появления своего спасителя. Нимало не уменьшая значения энергона, мир пришел к убеждению, что еще важнее этого открытия оказался кругозор Голиафа. Голиаф был сверх-человек, Сверх-человек науки, и любопытство мира увидеть его стало почти невыносимым. И, наконец, в 1941 году, после многих колебаний, Голиаф окончательно выехал с острова Палграв. Он приехал в С. Франциско 8 июля и в первый раз мир увидел его лицо. Но мир был разочарован. Он создал себе из Голиафа героический образ. По его представлению, это был тот человек, — скорее полу-бог, который перевернул планету. Подвиги Александра Македонского, Цезаря, Чингизхана, Наполеона были детской игрой в сравнении с его колоссальными достижениями.
Сойдя на набережной С. Франциско, по его улицам проехал маленький старичок 65-ти лет, хорошо сохранившийся, со свежим цветом лица и с лысиной на голове, величиною с яблоко. Он был близорук и носил очки. Когда он их снимал, у него были недоумевающие голубые глаза, как у ребенка, глядевшие на мир с тихим, кротким изумлением. У него была манера прищуривать глаза, при чем его лицо морщилось, как будто он смеялся над колоссальной шуткой, которую он сыграл над миром, уловив мир, против его воли, в западню счастья и смеха.
Для ученого сверхчеловека и мирового тирана у него были изумительные слабости. Он любил сладости и больше всего соленый миндаль и соленые орехи, в особенности последние. Он всегда носил их в кармане в бумажном мешке и часто приговаривал, что это полезно для химических реакций его организма. Но самой удивительной его слабостью была боязнь кошек. Он имел непреодолимое отвращение к этому домашнему животному. Многие помнят, что он упал в обморок от страха, когда во время речи, которую он говорил во Дворце Братства, кошка швейцара влезла на эстраду и прикоснулась к его ноге.