На фокстроте они совсем расслабились и били ногами по паркету, как стреноженные кони. И конечно же, Богдан потешал ее своими мобильными ушами.
Он проснулся рано утром и, как в сентиментальных романах, разбудил ее поцелуем.
— Ты что так рано? С ума сойти!
— Теперь ты будешь просыпаться в это время до конца жизни, — сказал он искренне.
— Спасибо, что осчастливил… Куда же это ты помчался, как заяц?
— Важные дела. Извини! — Он быстро оделся и отправился на виллу, управляемую женским близнецом Гиммлера.
Утро Петровский целиком посвятил беседе с Головановым, ведавшим сыском, установками и прочими техническими, но чрезвычайно важными в деле разведки сферами.
Всю жизнь Голованов проработал в московской «семерке», охотясь за шпионами и антисоветчиками, постоянная беготня без перерывов на обед или ужин напрочь испортила ему желудок (уже два раза оперировали язву) и сделала физиономию худой и язвительно-желчной, словно у записного сатирика.
— Инге Поль, — докладывал Голованов, — работает стюардессой в авиакомпании, иногда вылетает за границу. На работе характеризуется положительно: исполнительна, аккуратна, внимательна к пассажирам. Замужем не была, ведет довольно замкнутую жизнь, ее контакты сейчас устанавливаются с помощью немецких друзей.
— А какова ее политическая физиономия? Коммунистка? Общественница?
— По нашим данным, весьма аполитична и нейтральна. Не член партии, даже не была в ихнем комсомоле. В общественных мероприятиях участвует, но, как сообщают источники, без души. — Голованов скривил такую кислую физиономию, будто у него разрывалось сердце от общественной пассивности Инге.
— Фото имеется?
Голованов молча положил перед Петровским фотографию, и тот начал ее рассматривать так внимательно, словно ему попался в руки любимый «Плейбой».
— Ничего особенного, баба как баба. И что он к ней повадился?
— Любовь — это загадочное королевство, — важно заметил Голованов, который много читал и считал себя интеллектуалом. — Любовь и голод правят миром, — добавил он и рассказал страшную историю о том, как искали одного преступника, наконец, по его, Голованова, совету додумались поставить пост у квартиры его дамы сердца. Контролировали целый месяц, не спали ночами, словно выжидая зверя, и в итоге он вошел в капкан, не выдержало либидо.
— Да хрен с ней, с любовью! — махнул рукой Петровский. — Парень он молодой, пусть себе кобелит. Беда в том, что он об этом не доложил!
— Да, это плохо, — согласился Голованов. — В нашем деле биография должна быть чистой, скрывать от начальства нельзя. Сначала скрывают по мелочи, потом по-крупному, а дальше уже и преступлением может запахнуть.