Еле выбрался из гастштетте, качало, как на корабле во время страшного шторма, шарахались прохожие, уступая дорогу, долго ловил такси, прыгая на проезжей части, наконец какой-то добряк водитель смилостивился, и вскоре он предстал перед Инге, растерзанный, с заплаканными глазами.
— Ильза, меня зовут Богдан Сташинский, я вовсе не поляк, я украинец и гражданин СССР.
Хватило ума не рассказать всего.
— Где ты работаешь?
— Я не хочу тебя обманывать, Инге, это государственная тайна, но обязательно расскажу тебе об этом.
— Когда?
— Когда ты станешь моей женою…
Она промолчала, и это придало ему силы.
— Я люблю тебя, я не могу жить без тебя, — лепетал боевик, стоя на коленях и целуя ей ноги.
Она погладила его по голове, это был знак прощения.
Он улыбнулся и в ответ пошевелил ушами, он любил ее, как любит пес свою госпожу.
Тем временем дело Сташинского всерьез исследовалось в кабинете генерала Густова на Лубянке.
Петровский внимательно следил за выражением лица своего шефа, листавшего дело Инге Поль, добытое у немецких друзей.
— Неужели этот дурак хочет жениться?
— Он совсем спятил, я просто не знаю, что с ним делать. Либо отзывать и ставить на нем крест, либо заставить ее порвать с ним, вплоть до угрозы выселения ее из Берлина.
— Но это уже слишком. К тому же нет гарантии успеха, любовь ведь, как известно, зла… Как бы мы не погубили все дело, — сказал Густов, думая о том, что, пожалуй, ему пора начать курить трубку, к черту «Беломор», купить трубку и набивать ее табаком папирос «Герцеговина флор», разламывая папиросину за папиросиной, как покойный Иосиф Виссарионович.
— Но он раскрылся, оправдан ли такой риск? — настаивал Петровский, радуясь про себя мнению шефа, но в то же время страхуясь на случай негативного поворота всего дела.
— Вообще должен вам сказать, боевики — люди необычные и часто непредсказуемые. Не всякому дано убить человека. Все это нужно понимать. Кстати, что вы имеете против этой немки? Она неблагонадежна?
— Этого я не говорил. Беда лишь в том, что она немка, у нас же нет случаев таких браков.
— Из любого правила есть исключения. Кстати, у заместителя Дзержинского Петерса жена была англичанкой.
Густов насчет Дзержинского имел особое мнение, генерал в свое время работал в архивах, куда допускались лишь одиночки, и вычитал, что Дзержинский — наполовину еврей, наполовину поляк, любитель красивой жизни и заграничных курортов. Он раскопал меню, предписанное Железному Феликсу врачами (он был мнителен и постоянно лечился): совсем не черный хлеб и водица, как рассказывалось в советских учебниках, а супы из спаржи, телячьи котлетки, стерлядка паровая, цыпленок маренго, похлебка боярская. Густов не выносил евреев, заполонивших ЧК-ОГПУ, и почитал только латыша Петерса.