На следующий день Сташинский привел на конспиративную квартиру свою будущую половину и оставил наедине с Петровским для конфиденциальной беседы — мужьям присутствовать не полагалось. Инге держалась вежливо и напряженно, что не укрылось от Петровского, впрочем, все это было легко объяснимо.
— Что ж, давайте познакомимся поближе… — Петровский пустил в ход все свое обаяние, словно само солнце излучало свет из-за стола. — Я очень рад, что у вас будет семья. Однако есть один деликатный вопрос. Богдан связан с очень секретной организацией, которая борется с империалистическими силами. Мы помогаем немцам строить социализм, это не так просто. Вы меня понимаете?
— Я не такая глупая, хотя, честно говоря, очень слабо разбираюсь в политике.
— Что значит «слабо»? Вы читаете газеты?
— Иногда.
— Напрасно, там есть много интересного. А что вы вообще читаете? Анну Зегерс? Энценсбергера? Ходите ли вы в Берлинер ансамбль? Любите ли Брехта?
— Я предпочитаю классику… Шиллера, Гете, Томаса Манна.
Петровский, конечно, никого из упомянутых авторов и в руки не брал, однако он всегда тщательно готовился к встречам и прикидывал, каким образом поразить собеседника эрудицией. Это было нетрудно — достаточно поднять последние «Литературную газету» и «Иностранную литературу». Блеснув познаниями в области культуры, Петровский в расплывчатых тонах начал вещать о необходимости строжайшей конспирации, нарушение которой могло бы привести даже к смерти Богдана.
Она возненавидела его сразу и навсегда…
Медовый месяц сначала провели под Москвой, на пышной спецдаче, побывали в Горках, где жил Ильич, не забыли посетить и Оружейную палату, вечерами — Большой, где Богдан, далекий от театра, дремал, приводя в негодование Инге.
Инге столица показалась разбросанной, неуютной и испоганенной новостройками.
— Пойдем в Мавзолей? — предложил он однажды.
— Я не люблю мертвецов…
— Но это же не мертвец, это же сам Ленин! — Богдан возмутился, услышав такой отзыв о великом вожде.
— Я устала, Богдан…
Она действительно устала, правда, не понимала отчего.
После Москвы — гостеприимный Кавказ, сановный коттедж недалеко от Сочи, назойливо-улыбчивая, тайно ненавидевшая прислуга, икра черная, икра красная, белуга, севрюга et cetera, экскурсии по живописным местам и по достижениям советской власти.
— Только после Октябрьской революции трудящиеся получили право не только на труд, но и на отдых, — гордо говорил гид, простирая руку в сторону помпезных статуй и фонтанов. — Каждый год сюда выезжают сотни тысяч простых людей.
И действительно, по Сочи бегали толпы, скучивались в длинные очереди у редких закусочных и ресторанов, задевали друг друга локтями на пляжах.