Инге впервые в жизни увидела море — «приедается все, лишь тебе не дано примелькаться!» — и полюбила его, часто брали лодку и уплывали подальше, там можно было спокойно говорить, не опасаясь подслушивания.
Отдыхали беззаботно, но однажды грянул конфликт.
— Поедем сегодня на винный завод? — предложил Богдан.
— Я устала от достижений социализма, милый…
Сказано было нежно, но затронуло идейную преданность.
— Но они действительно существуют! — загорячился Богдан. — У нас нет ни помещиков, ни капиталистов, у нас все равны… Конечно, мы живем беднее, чем вы или Запад, но это временно, мы все-таки много потеряли во время войны… Не все так просто, Инге, давай говорить начистоту: кто бежит в Западный Берлин? Идеалисты? Хорошие люди? Ничего подобного! Бегут подонки и жулье, бегут потому, что хотят делать деньги. Разве они думают о других? Разве это лучшая часть нации?
Он волновался и размахивал руками.
— Но все равно любая свобода лучше рабства. Хотя бы потому, что свободное общество можно критиковать и улучшать!
Удар в самое сердце. Он сам частенько об этом думал.
Поругались, затем помирились.
Москва — Берлин, там тренировки на стрельбище, проработка всех вариантов операции.
Наконец час настал.
— Если что случится, Богдан, ты должен вести себя как мужчина, — напутствовал Петровский, сдвинув брови и пронзительно глядя в глаза своему подопечному.
Захват боевика с поличным исключался: на этот случай имелся перстень с ядом, штука полезная, даже сам шеф фашистской разведки Вальтер Шелленберг вставлял себе зуб с цианистым калием перед рискованной операцией.
— Все будет в порядке, мы всегда с тобой, Богдан. В случае чего мы позаботимся и об Инге, — успокоил его куратор и крепко обнял на прощание. — Ни пуха ни пера!
— К черту! — по традиции отозвался Сташинский.
В Мюнхен прибыл в полдень, нашел машину, специально арендованную для него агентом, сразу же вынул из тайника винтовку, в 5.30 вечера запарковался недалеко от стройки, быстро прошел к недостроенной стене, раскрыл атташе-кейс и собрал винтовку. Баллончик со смертельным газом прихватил с собой — мало ли что?
Все дышало покоем, вокруг ничего не изменилось, лишь дом увеличился на два этажа и исчезли кирпичи у бойницы.
Сбросил куртку, положил ее на пол и залег с винтовкой, чуть выставив ствол из окна. Мешали мухи и особенно волосатый шмель, круживший над головой, словно над бочкой меда, шмель гудел и мешал сосредоточиться, шмель ныл и ныл, проклятое надоедливое насекомое!
Бандера все не появлялся, хотя часы уже показывали 6.10, неужели именно в этот день он надумал пойти в кино или поразвлечься в ресторане с друзьями? Шмель ревел, как корова, Богдан попытался прибить его газетой, но тот ловко взмыл вверх и снова пошел на снижение, дразня боевика.