На наш взгляд, именно охота стала той ступенькой, которая обеспечила переход от пастушеского скотоводства к номадизму и одновременно стала способом освоения новой экологической ниши. На важную роль охоты в генезисе кочевничества косвенно указывает то, что миграции диких парнокопытных животных аридной зоны Евразии (сайгаков, джейранов, куланов, диких лошадей и верблюдов) во многом аналогичны перекочевкам номадов (см., например: Красная книга…, 1978. С. С. 69-74 и др.). Так, в частности, сайгаки в условиях данной экосистемы движутся в меридиональном направлении, а их миграции основываются на использовании факторов зональности и посезонной продуктивности растительного покрова и зависят от наличия водных источников (Афанасьев, I960. С. 96; Жирнов, 1982. С. 15-52, 56-91; Фадеев, Слудский, 1982. С. 27-56 и др.). По-видимому, скотоводческие народы аридной зоны Евразии осваивали и познавали природные ресурсы и климат данной экологической ниши в процессе передвижения на первых порах вслед за дикими животными, совмещая в той или иной форме скотоводство с занятием охотой в виде сезонно-мигри-рующего перегонно-отгонного скотоводческого хозяйства. Тем самым обеспечивался процесс органического включения человека и его деятельности в функционирование географической среды.
В связи с этим следует высказать еще ряд соображений, во-первых, в эпоху увлажнения и сдвига природно-ландшафтных зон поголовье диких копытных животных могло существенно увеличиться и повлечь за собой возрастание значимости и роли охоты, кстати сказать, хорошо фиксируемых для Северного Казахстана (Хабдулина, Зданович, 1984. С. 154). При этом повышение удельного веса охоты может относиться к числу тех элементов материальной культуры, которые археологически слабо уловимы и почти не засвидетельствованы в выявленных памятниках.
Во- вторых, сезонно-мигрирующий охотничье-скотоводческий тип хозяйства, как исторически кратковременная и переходная стадия общественного развития, не приводил к формированию особого образа жизни, специфичного комплекса материальной культуры, не требовал вовлечения всего населения в систему сезонных миграций вслед за дикими животными и вполне мог быть обеспечен в функциональном смысле деятельностью лишь отдельных, весьма немногочисленных, групп населения. В этой связи, на наш взгляд, напрашивается аналогия с системой выпаса кочевниками табуна лошадей (коса) в зимний период года, когда небольшая группа табунщиков (3-4 человека на 1000-1500 голов) отгоняла кос за много километров, иногда до 100-300 км, от зимовки и вплоть до наступления весеннего периода выпасала его на дальних пастбищах. Да и в теплый период года система выпаса табуна лошадей существенно не отличалась от технологии выпаса в зимний период (см. параграфы 4.2 и 4.3). При этом, следует заметить, табунщики пространственно были отделены от своих семей, а их труд сопровождался особым укладом и специфическим режимом жизнедеятельности. Важно подчеркнуть, что в истории подобный сезонно-мигрирующий тип охотничье-скотоводческого хозяйства хорошо известен и многократно зафиксирован в разнообразных письменных и этнографических источниках. Сложение одной из форм номадизма, например, у североамериканских индейцев, уже в новое время происходило на основе весьма своеобразного симбиоза охоты на бизонов и коневодства (Аверкиева, 1970. С. 10-36; Велтфиш, 1978. С. 198; Оплер, 1978. С. 268, 270, 272; Шнирельман, 1980. С. 196-202 и др.).