Возможно…»
Рэн пытался припомнить, как ему утешить ее. Единственной на ум приходила картина матери с плачущими детьми. Женщина держала на руках свое чадо и укачивала его.
Подняв ее на руки, Рэн отнес Катери на небольшую поляну и усадил девушку себе на колени. Убрал волосы с ее лица, пока Катери, рыдая, прижималась к его груди.
«Ничего себе!» — это единственные приличные слова, которые он смог подобрать.
«Мне никогда не понять людей.
С этим не поспоришь. Они всегда были для меня полной загадкой».
Так он нежно обнимал и качал ее, надеясь, что на них не нападут, пока она не успокоится.
Катери возненавидела то, как сейчас расклеилась. Именно это она сильней всего ненавидела в печали. Порой знакомый аромат, образ или мелодия подкарауливали ее, вызывая воспоминания о похоронах, и она понимала, насколько сильно скучала по родным. Как сильно хотела вернуть их назад, а еще насколько разрывалась душа от осознания, что она никогда больше не увидит их снова. Это так несправедливо. Многим людям повезло, и родители рядом всю их жизнь. Но только не ей. До прошлой ночи она даже никогда не встречалась со своим биологическим отцом.
И как бы больно ни было, Катери даже представить не могла, насколько тяжело вообще не знать родителей. Она задавалась вопросом, что хуже. Не знать, что ты упускаешь, или в полной мере чувствовать любовь и заботу близких, а потом их потерять.
Прикрыв рукой глаза, она застонала, поняв, насколько сумасшедшей истеричкой кажется для Рэна.
— Прости, дорогой. Последние несколько дней были ужасными. Мне страшно, и перед всем этим дурдомом я потеряла одного очень хорошего друга.
Рэн не ответил, просто продолжал укачивать ее.
Нахмурившись, Катери смахнула слезы и посмотрела на него.
— С тобой все в порядке?
Он кивнул, затем вытер ее слезы.
— Тогда почему ты не разговариваешь со мной?
На его лице промелькнула паника. Он посмотрел вдаль, словно пытаясь придумать ответ.
— Рэн? Поговори со мной.
Его губы дернулись, прежде чем он наконец тихо сказал:
— Я не хочу сказать что-то не то и расстроить тебя еще сильнее.
У нее вырвался всхлип от простодушности признания.
— Ох, видишь, именного этого я добился. Прости, Катери. Я больше ничего не скажу. Обещаю, я буду молчать.
Она положила голову ему на плечо и обняла за шею.
— Ты тут не причем, малыш. Ты ничего не сделал, дорогой, абсолютно ничего плохого. — Катери сильней обняла его, желая, чтобы Рэн понял. — Ты такой замечательный…
Рэн слышал, что она говорит, но не мог разобрать слов. Не после того, как она назвала его дорогим и малышом. Никто никогда раньше не обращался к нему ласково. До сих пор самое большее, к чему он приблизился — друг или брат.