Она улыбнулась снисходительно-нежно, и, глядя на нее, я подумал, что вот сидит передо мною преподаватель университета, известный ученый… Но если бы я задался целью пересказать этот разговор кому-то из своих знакомых, хотя бы даже своему школьному товарищу Пашке, который сейчас пишет армейские рассказы про свою службу, то ни одна живая душа не поверила бы мне.
Сейчас охотно верят аморфным заметкам и рассуждениям о жизни в формате блога или историям от первого лица, как кто-то принимает ванну или делает очередной шопинг для своего шпица. Правда жизни стала важна настолько, что ты просто не имеешь права писать от лица женщины, если ты мужчина, и наоборот это тоже работает. А вот историю с сюжетом, завязкой, наличием коварного злодея, доброго помощника и роковой женщины непременно окрестили бы небылицей.
Я сейчас ощущал себя в плену двух литературных и культурных штампов. С одной стороны, конечно, Миллер – это, что называется, ла фам фаталь – роковая женщина, которая знает о своей привлекательности и наслаждается игрой. С другой стороны, я понимал всю никчемность этой метафоры в применении к реальной жизни. Как бы молодо и прекрасно ни выглядела Ада Львовна Миллер – она в первую очередь солидный университетский ученый если не с мировой, то с российской известностью. К тому же она жена, мать. Что делает здесь эта дама? Зачем трогает мои руки и смотрит в глаза? В общем, я стоял на изломе информационной трассы культуры и дышал ее литературным выхлопом, не понимая, как вести себя в этой ситуации.
– Так что там Сандалентин? – все-таки поинтересовался я в конце концов.
– Знаете такого местного писателя Милашевского? – тут же отозвалась вопросом на вопрос Ада Львовна.
К стыду своему, я никогда не знал и не знаю до сих пор ни одного местного писателя. Как только кто-то из «наших» местных начинает регулярно печататься в столичных журналах, он очень быстро перестает быть местным и перебирается в Москву или Питер. Обычно все знают только бывших местных писателей, поэтому Миллер пришлось пояснять:
– Андрей Григорьевич Милашевский – по основной своей профессии был психологом, писал скорее для иллюстрации своих научных идей. В Москву не стремился. Однажды Милашевский написал рассказ в жанре рождественского или святочного рассказа под условным названием «Санки Санты». Вы в курсе, что это за жанр, святочный рассказ?
Я кивнул. Святочный или рождественский рассказ – жанр довольно редкий, как мне казалось, почивший в бозе, как и многие другие жанры обрядово-календарной литературы. Рождественский рассказ всегда предполагает наличие какого-нибудь ужасного финала. Если вы попали в рождественский рассказ, то приготовьтесь к самому худшему. Я приготовился.