Майк с Володенькой вернулись с огородов не скоро, перепачканные землей с ног до головы. В этой земле они обнаружили картошку и чеснок. Картошка отправилась печься в костер, а мы присели на лавочку и выпили, чтобы вернулось подавленное чувство прекрасного, закусили чесноком.
... Мы уже не думали о завтрашнем дне. Зачем? Не было ни прошлого, ни будущего. И мы допили водку.
... Мы сидели на лавочке и кушали пионеров идеал с чесноком. К нам приходили люди. Много людей, и все разные. И со всеми мы ласково беседовали. И всем было хорошо.
Пришел Витя.
- Вот, - сказал Витя, - там за огородами есть сарай. Он немножко недостроен, потому что тот, кто его строил, отбывает сейчас срок за совершенное им уголовное преступление. Вот вернется - достроит, а пока сарай ничей, и в нем можно прекрасно жить.
Вот и хорошо. Вот все и устроилось. А мы и не боялись. Чтобы мы не замерзли холодной северной ночью и совсем были похожи на партизан или на дезертиров, Витя принес несколько старых матросских бушлатов. Наутро Витя уезжал. Мы оставались сиротами.
Конец этого длинного дня я помню уже не так отчетливо, как хотелось бы.
Как нас привели к сараю, я уже совсем не помню. Как будили Володеньку, который тихо и незаметно уснул на скамеечке - помню смутно.
Сарай этот стоял (а, может быть, и по сей день стоит в ожидании мемориальной доски) у подножья склона, на котором мы начали праздничный банкет. Он был окружен участком, совершенно заброшенным и заросшим сорной травой. За этим участком был еще участок, а за ним - речка с неприступным камышовым берегом...
Но это я все выяснил утром. Утро - это вам не вечер! Утром светло и пить хочется. Опять я вперед забегаю...
В сарае было темнее, чем на улице, и мы сожгли не один десяток спичек, прежде чем получили представление о том, где находимся.
Вообще говоря, "сарай" - это громко сказано. Что хотел построить человек, совершивший уголовное преступление, понять было трудно. Психология преступника сложна, прав был Федор Михайлович.
Для собачьей конуры строение было чуть-чуть великовато. Для дачного домика оно тоже не подходило, так как внутри было тесно, как в отделении плацкартного вагона, следующего из Жмеринки на Жмеринку через Жмеринку (есть такой поезд).
Сразу у входа, уже внутри домика, мы наткнулись на лесенку, ведущую на чердак, до которого было буквально рукой подать. На грязном занозном полу лежал обезображенный труп дивана, расчлененный на две части: спинку и сидение, так что два спальных места уже было. Третий мог спать на чердаке. Этим третьим оказался я.