Генерал никогда особо не отличался тактом, а его одинокая жизнь, естественно не принесла улучшений. Дюрранс мог бы возразить, но он воздержался.
— Но я пришел по тому же делу, — сказал он.
Фивершем неподвижно сидел в кресле.
— И я дам вам тот же ответ. Мне нечего сказать о Гарри Фивершеме. Я не стану его обсуждать.
Он говорил своим обычным твердым и бесстрастным голосом. Как будто речь шла о незнакомце. Даже имя было произнесено без малейшего намека на печаль. Дюрранс задавался вопросом, остались ли в сердце генерала Фивершема хоть какие-то привязанности.
— Вам не интересно узнать, где был Гарри Фивершем и как прожил эти долгие пять лет?
Возникла недолгая пауза, прежде чем генерал Фивершем ответил:
— Ни в коем случае, полковник Дюрранс.
Ответ был бескомпромиссным, но Дюрранс полагался на паузу, которая ему предшествовала.
— И даже чем он занимался? — продолжил он.
— Мне не интересно ни в малейшей степени. Я не хочу, чтобы он голодал, но мой адвокат говорит, что он получает пособие. Меня это вполне устраивает, полковник Дюрранс.
— Я рискну вызвать ваш гнев, генерал, — сказал Дюрранс. — Бывают времена, когда разумно не подчиниться своему командиру. Это одно из таких. Конечно, вы можете выставить меня из дома, или же я расскажу историю вашего сына и моего друга с той поры, как он исчез из Англии.
Генерал Фивершем засмеялся.
— Конечно, я не могу выгнать вас из дома, — сказал он и добавил серьезно: — Но предупреждаю, что негоже пользоваться преимуществом своего положения в качестве гостя.
— Несомненно, — спокойно ответил Дюрранс, и рассказал свою историю — возвращение писем Гордона из Бербера, встреча с Гарри в Вади-Хальфе, заключение Фивершема в Умдурмане. Он закончил сегодняшним днем, сообщением об отбытии лейтенанта Сатча в Суакин. Генерал выслушал его не перебивая и даже не шевелясь. Дюрранс не мог понять его настроение, но утешался тем, что он слушает и даже не возражает.
Некоторое время генерал сидел молча, прикрыв глаза ладонью, будто его собеседник мог видеть. И даже заговорив, он не убрал руку. Гордость не позволяла ему показать перед портретами на стене слабость, пусть даже такую естественную, как радость от возвращения сыном чести.
— Чего я не понимаю, — медленно произнес он, — так это почему Гарри вообще подавал в отставку. Я не понимал этого раньше, и тем более теперь, когда вы рассказали мне о его храбрости. Это совершенно необъяснимых вещей. Они просто происходят, и всё. Но я очень рад, что вы заставили меня выслушать вас, Дюрранс.
— Я сделал это намеренно. Конечно, это вам решать, но я не вижу причин, чтобы Гарри не мог вернуться домой и обрести вновь все, что потерял.