Всё это Фивершем произнёс, не глядя на собеседника, и затем, по-прежнему отводя взгляд, продолжил:
— Понимаете? У меня есть надежда, что если мою вину можно искупить, — он указал на перья, — мы можем встретиться... после.
Без сомнения, такое предположение странно обсуждать за грязным столиком общественного ресторана, но ни один из них не находил его ни странным, ни даже нереальным. Решая серьёзные проблемы, они достигли точки, когда ничто уже не казалось странным или неуместным.
Гарри Фивершем умолк, и некоторое время лейтенант Сатч не произносил ни слова. Но когда Гарри наконец поднял взгляд и уже готов был услышать насмешку, он увидел, что Сатч протягивает ему руку.
— Когда я вернусь, — сказал Фивершем и поднялся. Он собрал перья и поместил обратно в записную книжку.
— Я рассказал вам всё. Видите, я жду трех случайных возможностей, и не все они могут представиться мне в Египте. Они могут вообще не представиться, и тогда я не вернусь. Или, может, мне придется ждать много лет. Поэтому я хотел, чтобы один человек знал всю правду на случай, если я не вернусь. Если вы когда-нибудь будете уверены, что я не вернусь, расскажите моему отцу.
— Я понимаю, — сказал Сатч.
— Но не рассказывайте ему всего — я имею в виду последнюю часть, об Этни и моем главном мотиве, не думаю, что он сможет понять. Во всех иных случаях храните молчание. Обещайте мне!
Лейтенант Сатч обещал, но с отсутствующим видом, и Фивершем принялся настаивать.
— Вы не скажете ни слова никому, будь то мужчина или женщина, как бы на вас не давили, за исключением моего отца и при обстоятельствах, которые я описал.
Лейтенант Сатч пообещал еще раз без малейших колебаний. Настойчивость Гарри была совершенно естественной, поскольку любое раскрытие его цели могло иметь вид глупого бахвальства, и Сатч не видел причин отказывать. Он дал обещание и связал себе руки. Мысли его были заняты ограничением, которое Гарри установил для генерала Фивершема. Даже если он умрет, не выполнив свою миссию, Сатч должен скрыть от отца лучшее, что было в сыне, по его собственной просьбе.
И самое грустное, думал Сатч, что сын прав. Отец не сможет понять. Лейтенант Сатч вернулся к истокам этой печальной истории: ранняя смерть матери, недостаток понимания у отца, и его собственное молчание в Крымскую ночь в Брод-плейс.
— Если бы только я заговорил, — печально сказал он, бросил остаток сигары в кофейную чашку и, вставая, потянулся за шляпой. — В жизни много необратимого, Гарри, — сказал Сатч, — но нельзя знать заранее, пока не попробуешь. Всегда стоит пробовать.