По этому же принципу собирался и второй альманах. Вдохновляло то, что первый был хорошо принят, он даже продавался в кулуарах XX съезда КПСС. Но судьба его оказалась другой.
В альманахе были опубликованы большой цикл стихов Марины Цветаевой с обстоятельной статьей о ней И. Г. Эренбурга, стихи Николая Заболоцкого, ставшие сегодня классикой, рассказ Юрия Нагибина «Свет в окне», «Рычаги» Александра Яшина (именно этот рассказ вызвал «основной удар» цензуры и литературного начальства), рассказ Б. Ямпольского, статья Александра Крона «Заметки писателя», о которой Каверин написал: «Трудно сказать, останутся ли в литературе его пьесы и романы, но эти заметки останутся, потому что в них с математической точностью доказана та простая мысль, что, если уж управление литературой неизбежно, в основе его должен лежать здравый смысл», статья рано ушедшего из жизни критика Марка Щеглова «Реализм современной драмы», драма Николая Погодина «Сонет Петрарки», стихи С. Кирсанова, Я. Акима, Ю. Нейман, К. Ваншенкина…
Но тут подоспели венгерские события. Александр Корнейчук, вероятно, сильно раздосадованный статьей М. Щеглова, содержавшей разбор его пьесы «Крылья», объявил, что «Литературную Москву» можно сравнить с «кружком Петефи», группой известных литераторов, принявших деятельное участие в венгерских событиях. И вновь начали появляться разгромные статьи, одна из которых, напоминающая фельетон, была опубликована в журнале «Крокодил» (!) под названием «Смертяшкины». Кто вспомнит сегодня ее автора, некоего И. Рябова? А он свой грязный след в истории литературы оставил…
Вновь начались собрания, обсуждения, пленумы. Третий выпуск альманаха так и не увидел свет. А на очередном заседании ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев произнес крылатую фразу, которая мгновенно начала передаваться из уст в уста: «Они хотели устроить у нас „кружок Петефи“, и совершенно правильно, по-государственному поступили те, кто ударил их по рукам… Мятежа в Венгрии не было бы, если бы своевременно посадили двух-трех горлопанов».
«Между тем „оттепель“, как это ни странно, продолжалась», — напишет Вениамин Каверин в «Эпилоге»…
И жизнь продолжалась — только темных полос становилось в ней всё больше. Вениамину Александровичу Каверину доставалось и за «Двойной портрет», и за «Двухчасовую прогулку», и за «Семь пар нечистых». Создается такое впечатление, что наша литературная критика, избрав однажды цель, продолжала бить по ней уже больше по привычке, нежели из каких-то «высших» соображений. И не устала от этих занятий, несмотря на смену поколений своих рьяных борцов, на прошедшие десятилетия.