Что же касается осмысления того опыта, который, часто бессознательно, накапливал будущий писатель, Каверин отмечал: «Жизненный опыт в юности растет почти бессознательно, еле заметно. В его развитии случаются перепады, когда он становится физически ощутимым». Внезапно выяснилось, что, поддавшись почти постоянной лести и, как казалось, очень доброму отношению завуча школы Николая Андреевича, председатель школьного коллектива Вениамин Зильбер стал просто очень удобным для него человеком — не замечавшим, что половину сухих пайков, положенных учащимся, завуч продавал на Сухаревском рынке; не понимавшим, что его рассказы о прошлом подпольщика по кличке Пахом — вымысел. И из-за недальновидности председателя школьного коллектива переизбрали. Это был ощутимый удар по честолюбию юноши, но еще большим ударом стало последовавшее за этим событие — состоялся педсовет, на котором Николая Андреевича освободили от занимаемой должности.
Новый директор сказал ученику Зильберу, что уверен в благополучной сдаче экзаменов, и действительно, по всем предметам он получал пятерки и четверки, но понадобилось время, чтобы будущий писатель догадался: «…Преподаватели заранее договорились ставить мне — как бы я ни отвечал — только четверки и пятерки: надо же было избавиться от беспокойного провинциального гимназиста с его сомнительной идеей школьного самоуправления.
На днях должна была приехать мама, и у меня мелькнула мысль, что ей приятно будет взглянуть на мое свидетельство об окончании школы. Но в ту же минуту чувство стыда — презрения к самому себе — так и пронзило меня, перехватив дыхание. Я не кончил школу. Меня вежливо, но настойчиво выставили из школы».
Естественного продолжения этой мысли или не последовало, или Каверин в «Освещенных окнах» решил не развивать его: скорее всего, сыграло свою роль желание избавиться от беспокойного провинциала, которому благоволил изгнанный из школьных стен вор и лгун, покровительствовавший любой, самой бредовой идее деятельного участника общественной жизни. А в сущности, прикрывавшийся суетой, устроенной Вениамином Зильбером, — ведь под ее «тенью» Николай Андреевич мог заниматься своими делами незаметно и безнаказанно.
Очень тяжело — особенно в ранней юности — столкнуться с подобной «психологической ловушкой», как назвал эту ситуацию сам Каверин. Особенно когда этому сопутствует развенчание кумира. Но это — опыт необходимый, откладывающийся в «копилку» будущего характера и образа жизни. Своеобразная «месть» преподавателей, решивших во что бы то ни стало избавиться от любимчика завуча, стала для Каверина жестоким уроком. Уроком нравственности…