Глава 3
«ПУРПУРНЫЙ ПАЛИМПСЕСТ»
В альманахе «Серапионовых братьев» был напечатан рассказ Вениамина Каверина «Хроника города Лейпцига за 18… год». Начинающий писатель и готовил рассказ специально для этого издания, отвергнув те семь-восемь фантастических новелл, что были написаны прежде. Писалась «Хроника…» трудно — начав рассказ весной 1920 года, Каверин вернулся к нему лишь в 1922-м в Пскове, куда приехал на летние каникулы. Сначала это был некий драматический фрагмент, но в Пскове уже оформился другой подход — прозаическое повествование с оригинальной сменой событий. Однако хронология изложения этих событий не устраивала автора.
«Действие развивалось слишком последовательно, в нем не было того, что заставило бы удивиться, — писал Каверин в „Освещенных окнах“. — Уже в драматическом фрагменте чтец сообщал читателю, что перед ним не пьеса, не роман, не эпос. Может быть, превратить его в автора, который неожиданно вмешивается в повествование? Поставить вровень с героями — ведь, что ни говори, они обязаны ему своим существованием.
Так появились главы, „свидетельствующие о веселом настроении автора“, о его „преступной роли“ в рассказе, наконец, о его „природном лицемерии“, которое он не намерен скрывать. Глава шестая, по его мнению, должна находиться на месте пятой, а десятая и первая поменялись местами».
Окончательно запутав читателя, очевидно, подражая в своем повествовании не только Гофману и Шамиссо, но отчасти Новалису и Тику, Вениамин Каверин написал свою «Хронику…» в духе немецких романтически-мистических новелл, что для советской литературы было явным новшеством — ведь к тому времени это направление практически покинуло границы послереволюционной страны, показавшись устаревшим, ненужным.
Вспоминая о времени создания этого рассказа, Каверин приводит очень важное, как представляется, свидетельство: толстая черновая тетрадь, в которую он записывал свои фантазии, планы и даже зарисовывал будущих персонажей, сохранилась, хотя и не полностью. И вот «среди… бесчисленных подписей, красивых арабских шрифтов и школьной латыни нарисована улица, на которой живет портной Шваммердам, герой одного из рассказов: дома покосившиеся, на трубах — тощие петухи-флюгера. Над булочной — крендель, над чайной — самовар, но над портняжной вместо пиджака и брюк странная надпись: „Шью очертания“…
Отраженье в зеркале, тень, манекен — откуда взялось это пристрастие к „подобиям“, в то время как практическая, целенаправленная жизнь шла своим чередом?»