, чтобы стоять на древних догматах, а не меняться на глазах.
Впрочем, дело не в этом, а в самой по себе бесцеремонности критиков. Привыкнув, что они «четвертая власть», многие работающие в средствах массовой информации приобрели уверенность в том, что их власть – высшая. Выше не только той земной, что тоже от Бога, но и самой Божьей. Так что Предстателю православных можно указывать и пенять едва ли не как управдому, да еще и не опускаясь до доказательств, а папу снисходительно хвалить за старания не отстать от моды. Если же сказать им, что и хвала их, и хула есть не что иное, как самомнение и суетное влезание в дела не их ума, – очень удивятся.
Влюбленного интересует ответ на единственный вопрос – ты меня любишь? И он его непрерывно в той или иной форме обращает к объекту любви. Драма состоит в том, что именно таким образом вернее всего получаешь отрицательный ответ.
Старость ужасна тем, что у нее нет продолжения.
После детства наступает отрочество, после отрочества юность, потом зрелость… А за старостью – ничего. Вечная жизнь для тех, кто в нее верит, но это жизнь души. А старое тело – прах. Конец и есть конец. Отсутствие перспективы сокращает время старости, ускоряет его.
Ну да бог с нею, со старостью. Не больно-то и хотелось растягивать… Нет, соврал. Очень хочется растянуть, но что ж делать. Просто жить, пока живешь. Жить, пока живешь, – тоже жить. Такая жизнь отличается от настоящей жизни, вкус другой, но выбора нет, давайте одноразовую и быстрорастворимую.
Телесная любовь веками изгонялась из благородного обихода. Религии вытесняли ее едва ли не в отхожие места – что поделаешь, низ, телесный низ. Романтические фантазии оставлялись для строго воспитываемых подростков, а взрослые забавы и вовсе приравнивались к безусловным порокам.
Между тем может ли быть что-нибудь глубже проникающее в душу, именно в душу, чем ощущение обнаженного тела другого человека? Его душа близко, всего лишь снаружи твоего и внутри его тела. Сафьяновая очаровательная коробочка, а внутри то ли бриллиант, то ли мусорная крошка – не разберешь…
Писательство – пение, как было сказано по другому поводу, в клозете. Точнее, под душем. Голос гулко отражается от кафеля, шумит вода, а в пустой квартире какие-то звуки, будто ходит кто-то… Но когда выскакиваешь, обернувшись в полотенце, не обнаруживаешь никого. В квартире пусто, только за окном тихий грохот вечной стройки. А на паркете остаются мокрые, быстро стягивающиеся по краям следы.
Пение в пустоте. И даже те, кому Бог дал самые мощные связки, через короткое время понимают, что пустоту не заполнишь ничем. А все поешь, голый и фальшивящий в среднем регистре…