В этот момент, когда мать-настоятельница заканчивала свою речь, вошла моя мать.
— Итак, я узнала, мадам… — обратилась она к настоятельнице, но тут заметила меня. — А вы, мадемуазель, что здесь делаете?
Нужно было что-то ответить, а я совершенно растерялась, покраснела, опустила глаза. Моя мать ждала, я что-то лепетала. Настоятельница заговорила вместо меня и сделала это очень умно. Она не стала возлагать всю вину на меня одну, как это сделали остальные, ее обвинения не были чрезмерными и как бы убеждали в моей невиновности. Весь этот инцидент стал результатом неосторожности, никак не связанной с чувствами, и развратного поведения юного безумца, которому отныне запрещено приближаться к решетке. В заключение она сказала, что более всех стоит винить мадемуазель Верлан, поскольку именно она разболтала о том, о чем должна была помалкивать, раз это не делало чести ее брату или, по крайней мере, мне. Однако эта девица совершенно об этом не подумала, и потому, сказала настоятельница, ей хочется исправить причиненную мне обиду. Я не могла желать ничего лучшего, ведь получалось, что я вышла белее снега из приключения, в котором сама не получила ни малейшего ущерба, но вину за которое собирались возложить на меня. Теперь, придя к соглашению с настоятельницей, я оказалась под ее защитой. Даже матушка пожалела меня и разговаривала с растрогавшей меня нежностью.
Души, ревностные во славу Господа, умеют извлекать пользу из чего угодно. Вот и настоятельница с моей матерью сообща решили, что, раз я имела несчастье быть введенной своим ближним в невольное искушение, я должна примириться с Отцом милосердным и приобщиться к святому таинству покаяния. Пришлось мне выслушивать проповеди, которые я не буду пересказывать, дабы не утомлять тебя.
Матушка своими наставлениями почти обратила меня на путь истинный, однако, я имела неосторожность признаться отцу Жерому, какие страдания я испытывала в своем обращении. Одному Богу известно, как наслаждался, должно быть, этот старый развратник! Я бы никогда не стала ему всего этого рассказывать, тем более, что разве он сам об этом не знал? Ибо я ни за что не поверю, что Господь может толкнуть девушку на грех лишь для того, чтобы потом утешать ее в ее мучениях. Ведь если девушка ублажает себя сама, то лишь потому, что у нее нет мужа, который бы удовлетворил ее. А пытаясь унять снедающий ее жар, она использует те средства, которые предоставляет ей природа. Разве может быть в этом что-то преступное?
Несмотря на то, что я доверяла отцу Жерому маленькие тайны, я не позволяла захватить себя врасплох. Было ли это раскаяние? Вовсе нет. Я сопротивлялась потому, что отец Жером отказывался отпустить мне грех, и я до слез боялась снова стать объектом злословия. Я боялась, что стоит мне показать врагам свое замешательство, я только дам им новый повод для торжества. Я отправилась в церковь и устроилась на молельной скамеечке прямо напротив алтаря. Вдоволь поплакав, я немного успокоилась и заснула прямо там.