В качестве компенсации за свою осторожность аббат хохотал над нами все время, пока мы важно прохаживались среди клумб, на которые солнце устремило самые жгучие свои лучи. Мадам д’Инвилль противопоставила им лишь веер и меня. Мы совершали променад с невозмутимостью, приводившей нашего шутника в отчаяние. Я пока не мог уразуметь, что же задумала моя спутница, и терялся в догадках, как же она выносит эту жару, казавшуюся мне невыносимой. Я довольно быстро устал выступать в качестве заслона, и был готов отказаться от этой роли, но прежде мне хотелось выяснить все обязанности своей службы, в надежде, что она предложит мне некую компенсацию за мои страдания.
Аббату наскучило потешаться над нами, и он удалился. Мы же оказались в конце аллеи. Мадам д’Инвилль устремилась в небольшую рощицу, манившую желанной прохладой. Ее сень сулила нам много больше, нежели просто приятную прогулку, если бы мы продолжили ее в этом милом местечке. О чем я и сказал мадам.
— Я не пошла бы на прогулку, если бы хотела завершить ее столь быстро, — сказала она, пытаясь разглядеть в моих глазах, понял ли я истинную причину нашего променада.
Она ничего там не увидела, поскольку я и не мечтал, что мне выпадет подобное счастье. Тогда мадам взяла меня за руку, любовно пожав ее, и, словно она ужасно устала, склонила голову ко мне на плечо. Ее лицо оказалось так близко от моего, что я был бы последним дураком, если бы не сорвал являвшийся само собой разумеющимся поцелуй. Мне его позволили, а когда я дерзнул повторить, то получил тот же результат. Я открыл глаза. Раз она этого хочет, сказал я себе, значит, так тому и быть. Тем более, что здесь нам никто не помешает. Похоже, мадам д’Инвилль с легкостью прочитала мои мысли, поскольку, заведя меня в лабиринт, изгибы и полумрак которого надежно укрывали нас от любопытных глаз, заявила, что хотела бы полежать на свежей травке.
Она выбрала небольшую полянку, окруженную живой изгородью и как нельзя лучше подходившую для задуманного занятия, и присела. Я устроился рядом с ней. Она посмотрела на меня, сжала мою руку и прилегла. Я уже решил, что наконец-то настало время любви, и уже приготовился перенести стрелки, как вдруг обнаружил, что моя дама заснула. Сначала я подумал, что она просто разомлела от жары, и я с легкостью приведу ее в чувство. Но ее сон становился все глубже, и я по своей наивности пришел в отчаяние, хотя по тому, как быстро ее сморил сон. Мне стоило бы заподозрить неладное.
Я рассуждал так — если бы она заснула после того, как я удовлетворил свои желания, это было бы простительно, но как же жестоко с ее стороны бросить меня в такой момент, обнадежив меня самым недвусмысленным образом! Это не укладывалось у меня в голове. Я в отчаянии посмотрел на мадам д’Инвилль. На ней был тот же наряд, что и накануне, только шейная косынка отсутствовала, но плутовка воспользовалась способом, производившим куда более пикантное впечатление — она прикрыла грудь прозрачным веером, который колыхался при дыхании и позволял мне рассмотреть белизну и соразмерность прекрасных полушарий. Сгорая от желания, я уже собирался разбудить эту новоявленную спящую красавицу, но меня сдерживал страх, что она разозлится на меня за нетерпение. И тогда погибнет последняя робкая надежда, которую мне сулило ее пробуждение. Тем не менее, жгучее желание становилось нестерпимым, и я рискнул положить руку ей на грудь.