Подобное начало позволило мне сосредоточиться и приготовиться внимательно выслушать то, о чем собирался рассказать приор. Он продолжил свою речь:
— Я считаю, что вы не относитесь к тем слабоумным, что краснеют, услышав бранное слово. Вы знакомы с законами природы и понимаете, что ебаться так же свойственно человеку, как пить и есть. Мы монахи, но при поступлении в монастырь нам не отрезали член с яйцами. Глупость наших основателей и человеческая жестокость пытаются запретить нам отправление естественных надобностей; но запреты лишь возбуждают наши желания.
Как, скажите, усмирить тот пламень, который зажгла в наших сердцах сама природа? Неужели ради того, чтобы возбудить сострадание верующих, надо онанировать на улицах и перекрестках? Неужели в угоду их бредням нам суждено сгорать в этом пламени, погасить которое может лишь смерть? Нет, и насколько это возможно, мы постарались выбрать золотую середину между строгостью, предписанной нам самим званием монаха, и зовом природы. Эта середина заключается в обеспечении монахов всем необходимым в пределах наших монастырей, сохраняя вне их привычную суровость. Для этой цели в монастырях с просвещенным управлением имеется некоторое количество женщин, с которыми можно облегчиться от вожделения, каковое есть Адамово наследие. В их объятиях забываешь тяготы покаяния.
— Вы поражаете меня, ваше преподобие, — пробормотал я. — Как было бы замечательно, если бы такое прекрасное правило распространяло свою мудрость и на нас!
Все гости расхохотались. На это восклицание настоятель отвечал:
— Неужели, сын мой, вы считаете нас глупее других? Нет, мы не таковы. Знайте же, что и у нас здесь есть место, в котором, хвала Небесам, нам не отказывают в подобной помощи.
— Здесь? — удивился я. — Отец мой, а вы не боитесь, что о нем узнают?
— Нет-нет, — успокоил он, — это абсолютно невозможно! Помните небольшой уголок, расположенный между библиотекой и старой часовней, куда никто никогда не заходит, и высокой стеной со стороны сада? Территория нашего монастыря слишком обширна, чтобы кто-нибудь обнаружил это место. Мы обезопасились со всех сторон, и, если уж у вас, проживающего здесь более девяти лет, не возникло на сей счет ни единого подозрения, как же об этом могли бы узнать посторонние?
— О! — обрадовался я. — Но когда же мне позволят отправиться с вами, дабы утешить этих очаровательных затворниц?
— Утешение им не запрещено, — ответил, смеясь, настоятель, — и теперь вы имеете право дать им его, поскольку, для еще большей безопасности, мы принимаем в наше общество, как я уже сказал, только тех, в чьих собственных интересах хранить молчание, то есть получивших сан священника. Теперь и вы в их числе. Можете отправляться туда, как только пожелаете.