Мари знала свою родину. Каждый день она ходила на кладбище по соседству, вела там с глазу на глаз разговоры с мертвым рыбаком и потерянным ребенком и стирала соль с обеих могильных плит из гранита.
Мужчины рассуждали о культовых камнях, сооруженных тысячелетия назад и разбросанных по стране; о том, как эти камни первоначально одиноко стояли в центре этой местности, окруженные плотно утоптанной землей и бороздами, образующими вокруг них дуги — и что вдруг на верхушках некоторых из них начали водружать кресты, а из самих камней извлекать фигуру, что по камням колотили так долго, пока не проступило страдающее, поднимающееся вверх тело. Наконец вокруг произвольно высеченного креста, парящего в воздухе, возникло множество изумленных глаз и поднятых рук — и все это соединилось в одну историю, которая лишь спустя несколько эпох снова потеряла свои очертания — когда руки отломились, а глазницы вымыл дождь и когда камень, из которого они были изготовлены, опять стал замкнутым в себе самом, безо́бразным, тяжелым.
Мари стоит у окна. В ее комнате не слышно ничего, кроме идущего вперед времени. Солнце опустилось так низко, что уже касается воды, и здесь, в комнате, один из его лучей бродит по картине, на которой в прибрежной воде качается лодка. Луч движется по воде и по лодке и слегка окрашивает их — ровно настолько, чтобы пробудить их к жизни. На дорожке, которую по вечерам прокладывает солнце, Мари видит своего мужа.
Она видит, как он становится все меньше и меньше, а затем окончательно исчезает в отблесках света. Мари же остается, чтобы варить джем и по утрам подтягивать гири часов.
Она трогает свои затекшие ноги. Ей хочется еще немного постоять внутри дома перед дверью. Когда она, проходя мимо, прикасается к юкке, ее листья прокалывают ей руки и пытаются преградить ей дорогу. С легким проклятием Мари отодвигает их в сторону. Скрип двери ее дома, давно с трудом открывающейся, заглушается ленивыми выкриками напольных часов.
Снаружи нет ничего, кроме желтого света. Ни ветра, ни бурунов, ни пены. Когда зрачки привыкают к свету, он отступает за ставшие черными зубцы прибрежного гранита и за остров перед материком. Лежащее между ними море издает нерешительные выжидательные звуки. Оно медленно раскачивается взад-вперед, отливая свинцом. Вокруг Мари кружат бакланы. Потом они разворачиваются и медленно улетают к черному острову. Мари делает несколько шагов по направлению к скалистой кромке берега. Пустошь расцарапывает ее ноги до крови. На краю клифа растет жесткая, свисающая над пропастью трава. Море пусто, вплоть до горизонта, но оно слишком велико, чтобы быть действительно пустым, говорит себе Мари. Она делает резкий вдох.