Добрый морской воздух обвивает родителей, вдувает в них кислород, не сбивая их с толку, бродит среди их жизненных понятий, установившихся раз и навсегда, по меблированной основе, на которой родители обустроились на остаток своих дней. Деловитость и небрежность, как старые растрескавшиеся комоды, стоят у них поперек пути. Это легко пылящиеся предметы, которые следуют за ними в любое место, придавая ему уют, но, с другой стороны, мешая им.
Отец разгуливает взад и вперед. Мать думает о пустяках. Мимо них на расстоянии слышимости тянется побережье: портовые сооружения; серые штаги; грузы, поднимаемые лебедкой вверх; тень на стене, отброшенная рабочими-строителями. Склады обрамляют заасфальтированные залежные поля. По асфальту катятся кабины без прицепов, за рулем мужчины, которые, сквернословя, разговаривают сами с собой. На ветру раскачиваются пустые крюки. Выгруженные товары ждут, когда их заберут. «Пожалуйста, положите свои покупки на транспортер», — говорит мать, будто разгадывает движущийся кроссворд.
Над плотом неподвижно парят чайки, которые никак не могут решить, что им делать: то ли повернуть обратно, то ли дождаться, когда им что-нибудь перепадет. Мать ищет зачерствевший хлеб, чтобы бросить его им. Забившиеся в угол клетки попугайчики с подозрением наблюдают за тем, что происходит над их головами, и испражняются.
Отец выкрикивает большие числа, потому что невдалеке по фарватеру движется грузовое судно, и он определяет его точный брутто-регистровый тоннаж. Он называет числа и надеется на дискуссию, обращаясь к матери и волнистым попугайчикам, но так как они рассеянно кивают головами и не возражают, он поправляет себя сам. Он еще раз называет числа, и теперь все в порядке.
Когда грузовое судно раскачивает плот в взболтанном кильватере, это выглядит так, будто два человека, стоя у борта, кивают друг другу в полном единодушии и понимании.
Иногда светит солнце, иной раз идет дождь. Изгнание — невеселая штука. И хотя у родителей всегда есть в запасе анекдоты, они похожи, к сожалению, на зачерствевший хлеб, о который никто больше не желает ломать зубы. Но если их все же рассказывают, то слушают их, и то краем уха, лишь чайки, парящие над плотом. Они пронзительно хохочут, куски хлеба, доставшегося им, падают вниз и рикошетом отскакивают от балдахина птичьей клетки, под которым нервно прячутся волнистые попугайчики. Мать утешает комнатных птичек. Она просовывает палец между прутьями и поглаживает их скрытые под перьями тонкие, как спички, шейки. «Заладу-заладим», — бормочет она, чтобы придать себе бодрости. Изгнание — невеселая штука. «Можно это использовать как телефон?» — спросила она под конец и показала на пульт управления видеомагнитофона. После чего была изгнана. Отец еще некоторое время с помощью собранного им набора инструментов боролся против выдворения, но потом тоже смирился. Свои инструменты он взял с собой, потому что мир все время приходит в негодность, поэтому по крайней мере свое домашнее хозяйство нужно содержать в порядке — чтобы жизнь продолжалась.