- Ты не просто солдат, ты не в охрану наниматься пришел, - сказал вяло Сигулий, и неожиданно недобрая ухмылка скривила его губы. - А что ты сделаешь со мной потом, после осуществления своих планов?
Даброгез не ждал подобного вопроса. Но был готов ко всему.
- Я верю в твой разум, - сказал он сдержанно, - верю и в то, что ты сам о себе позаботишься. А я, разве я дал повод усомниться в себе? Кто еще вот так, с ходу и начистоту, выкладывал свои намерения перед тобой?!
Сигулий заерзал.
- Я не люблю многословия, говори проще, - сказал он тихо, и маска равнодушия спала с лица, высветив цепкие, колючие глаза.
Даброгез встал - тень от его фигуры заплясала по шкурам. "Мы еще встретимся, вождь. И я не заставлю тебя рыскать по свету в поисках своего места!" Сигулий ждал.
- Ты будешь императором, - сказал Даброгез, склоняя голову, - моя дружина - ядро, костяк. Обрасти его мясом - своим войском, дай телу свое знамя, мой опыт и моя удачливость не подводили меня. Ты будешь императором.
- А ты? Кем ты будешь?
Даброгез сдержал улыбку, опустил глаза.
- Император, надеюсь, не забудет своих друзей.
Сигулий засмеялся, тихо, утробно, будто в брюхе у него что-то заурчало.
- А как посмотрит на это Восточная империя?
Даброгез неплохо знал Восточную империю. Может быть, даже слишком хорошо - три года в воле базилевсов, год в самой Византии, два - в сирийских пустынях. Что двигало рукой равеннских властителей, когда над ними самими нависала глыба? Деньги, золото! В Византии Даброгез почувствовал - что такое порядок, строгость во всем, в мелочах, даже церковь, и та не тянула в свою сторону, внося, как на западе, в государственные дела лишь сумятицу, а служила базилевсам. Там он увидел своих - в Восточной империи не было ни франков, ни алеманов, ни вандалов, зато на каждому шагу встречались уличане, тиверцы, северяне, даже поляне, пытающие судьбу вдали от своих краев. О южных славянах и говорить не приходилось - они составляли большую часть населения, основу империи. Даброгез хотел остаться в Византии, после Рима она показалась ему родной и близкой, но воля властителей бросила его на два года в пески. Позже он никогда не жалел об этом.
Сколько всего осталось в этих песках! Сколько унесено с собой! Тонкая змейка на шее смуглого мудреца и его странные для южанина глаза - синие, глубокие. Смерть, отодвинутая в сторону, когда ей уже ничего не мешало... А может, лучше бы она пришла тогда? Он бы все равно не заметил в забытьи ее прихода. Ну нет, там ли, здесь ли - пускай подождет, успеется!