Долго еще помниться тому удару, долго, может и до самого конца, до тех пор, пока будет удаваться водить за нос подлую судьбу-ромейку. Правда, не верил он в судьбу, как и сородичи его. Но ромеи верили, может, правы-то были они? Во всяком случае, с ними она заодно, против...
- Стой, приехал!
Даброгез плохо понимал язык франков, но этот оклик он понял. Незаметным движением вытащил меч из ножен, положил поперек седла. "Гляди-ка, уже и сюда добрались, в галлийскую провинцию. Бывшую провинцию, - усмехнулся мысленно, - быстренько же!"
- Кому говорю, оглох?! Слазий давай!
Даброгез привстал в стременах. Ничего не было видно. Голос долетал спереди, но дробился в закоулках - непонятно было: из какого именно он раздавался. "Хозяевами себя чувствуют!"
- Я центурион великой Римской Империи! - выкрикнул Даброгез на латыни.
- Империи? Центурион? Ха-ха-ха! - Из расщелины справа выскочила звероподобная фигура с арбалетом в руках. - Где она, твоя Империя, центурион?!
Даброгез заметил, что франк жмется к домам, боится выйти на середину улицы.
- Империя везде! - раздраженно процедил он. И тут же передернулся от собственных слов - в них ожил распятый варварами префект... Даброгез видел, как казнили чиновника, он стоял в двадцати шагах от позорного столба. И стоял не в толпе рабов, не в куче пленных, стоял сам по себе - алеманы отпустили его сразу же после боя. Тогда Даброгез не чувствовал боли в перебитой руке, он чувствовал боль в груди - нужно было в поле умереть! Почему они его отпустили, ведь он оборвал жизни не меньше десятка алеманов, и всего-то за несколько, как показалось, мгновений битвы? Почему?! Вождь подошел к нему сам, сказал не по-латыни, не на германском своем тарабарском наречии, сказал на родном языке Даброгеза, громко вскрикивая в конце слов, непривычно, но вполне понятно: "Ты тоже варвар, - скривил губы в усмешке, будто смакуя это ромейское словечко, прилепленное к ним ко всем, таким разным, но вышедшим невесть когда из одного-таки гнезда, ты тоже варвар, зачем служил им?!" Даброгез, напрягая плечи стянутые сыромятными ремнями, от которых несло псиной, выкрикнул в лицо вождю: "Я свободный человек, я сам выбираю место в жизни!" Обида, злость, отчаянье и страх. Да, страх перед неизбежной и мучительной смертью - голову обручем стиснуло. Вождь снова скривился. "Свободный? Ну что ж, иди ищи свое место!" Он кивнул стоящим по бокам пленника стражам: "Развяжите". Даброгез не решился спросить, откуда алеман знает его язык. Он побрел к городу, чувствуя лопатками холодное острие копья. Но копье не притрагивалось к коже. Жизнь - война, жизнь - хаос. Одного из своих дружинников встретил тут же в городе, у столба, на котором извивался потерявший надменность и величие префект. И варвары не на одно лицо, разные...