— Я придерживаюсь вашей точки зрения, патрон… Отмечу только, что не думаю, чтобы Маспи и его друзья были замешаны в этом деле… Слишком серьезно для них, и потом, они ведь никогда не были мокрушниками.
— Согласен, но подобный куш может резко изменить самые стойкие привычки.
Слово взял Бруно:
— Моему отцу пришлось бы слишком круто меняться, чтобы ввязаться в эту историю. Но Адоль мог вполне переправить Ланчиано, даже не зная о краже драгоценностей… Адоль — контрабандист, а не убийца.
— Я вам не открою ничего нового, Маспи, если напомню, что нередко соблазн порождает преступление. Во всяком случае, займитесь серьезно Адолем. Я хочу знать!
— Слушаюсь, патрон!
Ответу юноши не хватало должной убежденности, ибо он подумал о том, насколько странным может показаться способ убедить Пимпренетту, что он ее еще любит, если при этом он будет докучать ее родителям. Но, выбрав свою профессию, он решил мириться со всеми неожиданностями, которые будут возникать. Пишеранд пообещал нанести визит Двойному Глазу. Ему казалось в принципе невозможным, что любое сколь-нибудь значимое событие в Марселе могло произойти без ведома Амедея Этувана. А Ратьер уже перебирал в памяти имена своих лучших осведомителей, собираясь заставить их хорошенько потрудиться. Комиссар Мурато потирал руки — настоящее дело не пугало его, а, наоборот, приводило в отличное настроение:
— Вперед, мальчики, по коням!
Примерно в это же время Пимпренетта вышла на свою обычную прогулку в порт, поглядеть где что плохо лежит и присвоить это себе, не спрашивая ни у кого соизволения. Девушка почти не изменилась. Она шла в своем нарядном коротком платье и вынюхивала добычу. Таможенники провожали ее подозрительными взглядами. Время от времени один из них, что постарше, окликал ее:
— О! Пимпренетта… Ты опять задумала что-то плохое?
Она пожимала плечами с видом оскорбленной невинности.
— Поберегись! А не то доиграешься, что тебя упекут на долгий срок!
В ответ она разражалась смехом, и в нем было столько солнца и молодости, что он обезоруживал даже самых сварливых, которые уже совершенно искренно добавляли:
— Будет чертовски жаль сажать такую красивую девушку.
По правде говоря, Пимпренетта продолжала воровать в порту, потому что не умела делать ничего более серьезного, но душа у нее к этому не лежала больше, как прежде, и все из-за Бруно! Ей не удалось его забыть. Она долго ждала, что он подаст о себе весточку, но не знала, что ее мать перехватывала письма, которые юноша посылал ей первое время после разрыва. Она считала себя брошенной и думала, что Бруно после всего, что он ей говорил, обещал, в чем клялся, просто оставил ее, и надолго возненавидела всех представителей сильного пола.