— Мои часы!
А изумленный Тони дополнил эту яркую картину:
— Моя…
В последний момент он удержался от продолжения и глупо закончил:
— …ручка…
Полицейский насмешливо спросил:
— Ты не ошибся, Салисето? Ты случайно говорил не о своей пушке, которую потерял?
— Нет, нет, господин инспектор… У меня не было оружия… никогда, это слишком опасно, и потом… я знаю, что это запрещено. Ты куда это, Антуан?
— Получить обратно наши вещи!
— Оставайся здесь, тупица! Там нечего брать… Твой бумажник ты, должно быть, потерял где-нибудь в другом месте. Ну, пошли!
На столе в гостиной у Маспи лежали бумажник, золотые часы и пистолет. Дедушка и бабушка веселились.
— Мы еще не потеряли хватку… и потом неплохо сохранить воспоминания о таком приятном визите, не правда ли, Элуа?
Сложив губы бантиком, умиленно глядя своими черными глазами и поправляя свои завитые волосы, одетый в свой лучший костюм, в сверкающих лакированных ботинках, Ипполит Доле, полный надежд, позвонил в дверь Адолей. Дьедонне встретил его и с понимающей улыбкой поинтересовался поводом его визита:
— Что тебя сюда привело, парень?
— Дело, которое затрагивает мое сердце, господин Адоль.
Оказавшись в небольшой гостиной, где в витринах, или на столах, или в комодах были выставлены изделия ремесленников из разных стран, Ипполит почувствовал себя немного стесненным и особенно, когда обнаружил присутствие Перрины Адоль, более чем когда-либо похожей на богиню Юнону. Юноша поздоровался:
— Мадам Адоль, я пришел…
Она резко перебила его:
— Я знаю, зачем ты пришел! И, если хочешь знать мое мнение, я тебе скажу — не нравится мне такое замужество для дочери! Двадцать лет воспитывать дочь, краше которой нет никого в городе, чтобы потом отдать ее такому ничтожеству, как ты, от этого и матерью быть не захочешь!
Юноша хотел возразить:
— Позвольте, мадам Адоль.
— Не позволю, и я тебя предупреждаю: в этом доме не вздумай разговаривать громче, чем я! И потом, ты берешь Пимпренетту — потому что она на это согласна, идиотка! — но ты ее берешь без единого су! Только то, что на ней, и то, что она сможет унести из одежды в самом паршивом из ее чемоданов. Но поскольку ты, дешевый соблазнитель, ее так любишь, я думаю, тебе это безразлично.
— Конечно, мне это безразлично!
— Не разговаривай со мной таким тоном или я тебя так разукрашу, что месяц в себя будешь приходить!
— А когда свадьба, мадам Адоль?
— Когда у тебя, у голодранца, будут деньги, чтобы заплатить за нее! Пимпренетта!
Сверху, с лестницы, донесся до них кислый голос девушки:
— Что?
— Спускайся! Твое ничтожество тебя ожидает!