У Маспи в доме все было по-прежнему на грани развала. С тех пор как взбунтовалась Селестина, со времени ареста Ипполита, у дедушки и у Элуа было чувство, с которым они не могли мириться, что с их желаниями в доме больше никто не считается. Долгие годы зависимости оборвались в одну секунду. Теперь Селестина даже и не пыталась обходить в разговорах запретную тему — Бруно. Все действительно развалилось с тех пор, как Маспи вернулись домой после несостоявшейся помолвки. Едва Селестина успела положить свою сумку на стол в гостиной, как тут же обратилась к своему мужу с такой озлобленностью, какую трудно было представить в обычной женщине, любящей и почтительной:
— Посмотри на меня, Элуа. И тебе не стыдно?
Остальные замерли и оставались неподвижными, как в каком-нибудь фильме «новой волны». Маспи Великий, еще не привыкший к подобным выходкам, хотел как-то восстановить свой авторитет:
— Что это за манера разговаривать с мужем, которого ты должна уважать?
Селестина насмешливо улыбнулась:
— Кто тебе это сказал?
— Что сказал?
— Что я должна тебя уважать?
Растерявшись, Маспи Великий пробормотал:
— Ну! Потому что это закон… в конце концов закон…
— Но на закон тебе ведь плевать?
— Только в одном смысле этого слова!
— Да нет здесь никакого смысла! Ты нас всегда учил, что закон и полицейские — это все не для тебя… И к тому же ты довольно часто сидел в тюрьме именно из-за того, что нарушал закон.
— Ну и что?
— А то, что теперь не надо взывать к закону, чтобы надоедать мне!
— Надоедать?
— Конечно! И мне на закон плевать, так же как и тебе, и нечего толковать тут о том, чтобы его соблюдать!
Вмешался дедушка:
— Элуа, не позволяй ей говорить с тобой в таком тоне! Подумай, какой пример она подает твоей матери!
Селестина вывела старика из игры в одну минуту:
— А вам, дедуля, лучше убраться в свою комнату, пока я еще не слишком разнервничалась, иначе вам придется искать обед в другом месте!
Маспи возмутился:
— Селестина! Я тебе запрещаю…
— Ты! А я тебе говорю…
Именно в этот момент началась новая эра в доме Маспи. Элуа, несмотря на первый момент растерянности, не пожелал вот так сразу признать свое полное поражение. И пока дедушка и бабушка торопливо удалялись в свою комнату, чтобы еще раз не попасть в шквал надвигающейся грандиозной ссоры, он принял торжествующий тон:
— Селестина, ты меня к этому не приучила… Ты обращаешься со мной, как с самым последним…
— А кто ж, как не самый последний позволяет оскорблять свою жену, даже не попытавшись ей помочь?
— Что ты такое говоришь?
— А, может, ты не слышал, как со мной разговаривала Перрина?