Никогда не была так вкусна картошка с луком, которого она, наконец, наелась от души – нечего волноваться, что будет пахнуть.
Солнце уходило в тучку – неужели завтра ждать дождя? Уже в размывающих контуры предметов сумерках она сняла и сложила гамак, обошла сад. Хотела перевернуть бочки с дождевой водой, чтобы не разорвало зимой, но не хватало сил. «Вот так, а думаешь, все можешь сама!»
Свет горел слабо, можно было различить рисунок спирали в лампочке, но вокруг нее было так же серо, как за окном. Не Москва, хоть и близко, линия электропередачи третьей категории… Наползал ватной полосой туман, отвоевывая все больше пространства. Ничего, раньше жили при свечах. Или вот керосиновая лампа в сарае на полке стоит. Ей по-прежнему хотелось сделать что-нибудь необычное, но фантазия молчала, свет замигал и погас. Вета зажгла всегда бывшую под рукой на такой случай свечку и подошла к висевшему на стене зеркалу.
Подумаешь, тридцать два года… Да, в зеркало ей теперь приходится смотреть чаще, начальник часто повторяет, что как театр начинается с вешалки, так их институт начинается с приемной, где она – хозяйка. А люди едут со всей страны. Работа ей нравилась, хотя пора бы подумать о перспективах. С ее педагогическим дипломом – куда? В школе за три года она дошла до ручки, бежала без оглядки. Так что «пока секретарем, а там посмотрим» в тот момент ее вполне устраивало, а теперь – как в капкан попала. Шеф ее полюбил, оценил, из каких-то хитрых резервов ей по второй ведомости доплачивает: «Не каждый молодой кандидат наук так получает». Да и работа по ней. Недаром она Дева по гороскопу – исполнительная, обстоятельная, все помнит, а домой придет – как ластиком стирает из головы все служебное. Семья!
Лампа над головой не загорелась – вспыхнула! Когда-то здесь на даче, еще девочкой она с восхищением смотрела на электрика, который ловко, как циркач, вскарабкался на столб, цепляясь железными крюками (их непонятно почему называли «кошками») и что-то повернул. «Горит!» – обрадованно закричала она маме, увидев тусклый свет фонаря под круглым железным колпаком. Электрик погрозил ей рукой и будто с неба грозно крикнул: «Горит у пожарных, а у нас светит!»
Зря она кабачки не собрала, неровен час, ночью ливанет, ползай потом между листьев мокрых. Кровать сегодня какая-то жесткая… Пришла бы, что ли, Лизавета, поболтали бы. Хотя о чем с ней говорить – скрытная. В прошлом году Колька Васильев с утра проснулся – воняет какой-то химией, ничего понять не мог. А потом жена пошла в сельпо, мама дорогая! – у них и пахнет! Столбы: были небесно-голубые, яркие, веселые, а между ними сетка, а стали – зеленые… Она так и застыла сама, как столб – кому понадобилось в темноте чужой забор перекрашивать?! Июнь, конечно, ночи светлые, но все равно… Краска была совсем свежая, двух недель не прошло. Кольке тогда едва хватило, от сарайчика осталась, но выделялись красиво, ни у кого на улице таких не было – все зелень, то кусты, то штакетник… Так это и осталось загадкой. А вот она уверена – это Веткиных рук дело, слышала, как она мужу говорила: «Ну надо же, такой забор, вырви глаз, смотреть противно». А от нее только краешек и виден. Но не пойман – не вор. Так что поговорить с ней было бы не о чем. Да, напрасно и приглашала ее. Самой-то не страшно, уж сколько лет как вдова, все одна и одна.