— Вдруг из Кремля смотрят? Что о нас подумают?
— Поймут правильно.
Дождь стучал о камни. И Красная площадь ершилась маленькими фонтанчиками. Размытые купола Василия Блаженного напоминали яркие осколки радуги, застрявшей на крыше старого храма.
Мне всегда было приятно вспоминать этот день. Хотя тогда и ничего не случилось. Но часто в часы вахты или ночного дежурства я видел мокрое лицо Аллы… И ждал писем, но письма не приходили… Честно, я не терзался и не мучился, как некоторые другие… Вот только дни. Они стали похожие, словно дольки разрезанного яблока.
Я нажал кнопку звонка. Дверь чуточку приоткрылась.
— Это ты? — спросила Алла, не выглядывая.
— Так точно.
— Не входи сразу…
— Есть! — гаркнул я.
Слышал, как открылась входная дверь. И когда вошел в прихожую, никого не увидел.
— Салют! — устало сказал я. Это, конечно, было пижонство, но мы в классе приветствовали так друг друга. И мне казались совершенно необходимыми какая-то деталь, какое-то слово, которые напомнили бы нам прежние наши годы и сейчас, в этот вечер, помогли бы создать настроение если не полной искренности, то хотя бы дружеского понимания.
— Я блондиню голову, — ответила она из ванной. — Располагайся.
Все в комнате было иначе. Старую мебель куда-то выбросили. И теперь в правом углу стояла низкая тахта. Такой же приемник. На приемнике плоский портсигар. Модное кресло. И шкаф. Книжный шкаф, в котором не было книг. В верхнем углу на стекле краской, гостовским шрифтом написано: «ШКАФ-МУЗЕЙ АЛЛЫ ПЕТРОВОЙ». На полках лежали экспонаты. Соска, возле нее листок бумажки: «Алла начиналась так…» Тетрадка в косую линейку, на которой видны неумелые фиолетовые палочки и красная цифра два. Пояснительный текст: «Первая двойка». А вот особо ценный экспонат. Он лежит под стеклом. Записка, которую я бросил Алке на уроке. «Ты мне нравишься больше всех на свете. Давай с тобой дружить. Максим». Тут же ее ответ: «С мальчишкой? Мне будет стыдно». На нижней полке — латаные валенки и серый старушечий платок. Пояснительный текст: «Кустанайские друзья».
Что-то показное и немножко фальшивое было в этом шкафе-музее. И я боялся, что и Алла стала такой же.
Она вошла. Стрижка, как у большинства девчонок, под мальчика. Волосы светлые, а раньше были черные, словно у цыганки. Я не узнавал ее, как и комнату, в которой она жила. Худшие мои опасения оправдывались.
Все было уже отрепетировано. Она остановилась. Сощурила глаза, у нее всегда была эта привычка, протянула руки:
— Ты стал совсем взрослым.
— Я с радостью вернулся бы в пятый класс…
— Это даже не фантазия, — сказала она. — Только прыгуны имеют право на три попытки. Для остальных — другие правила.