Она подвинула кресло. Взяла с приемника плоский портсигар. И, вероятно, хотела присесть. Но, взглянув на будильник, быстро повернулась ко мне и спросила:
— Ты умеешь чистить картошку?
Я считал, что ругаться еще рано, поэтому мирно сказал:
— Случалось. Отрабатывал наряды на камбузе.
Я обещала маме приготовить ужин. Ты любишь картошку с селедкой? У меня есть черноморская селедка и «Мастика». Я привезла ее из Софии.
«Мастика» — это хорошо. Но пусть не думает, что я очень покладистый.
— Только брось сигарету. Вы, московские девчонки, все посходили с ума.
Мы пришли на кухню. Алла надела передник. Я не удержался — это вырвалось помимо воли:
— Ты и здесь, как с картинки… Не могу представить тебя в латаных валенках и платке…
Она перестала улыбаться.
— Меня ругали по всесоюзному радио… Я поехала на целину и убежала… Первый год там было трудно, но интересно. Палатки, мерзлый, как камень, хлеб… И песни и гордость… Первый год… А потом? Жизнь стала налаживаться. Я поняла — там будет как везде. Умные девчата выходили замуж за трактористов и рожали детей. Яслей не было. Девчата сидели дома, не собирали ни грамма хлеба и считались патриотками. А я вернулась в Москву…
— Чтобы выйти замуж в столице. — Я сделал первый выпад.
— Жены нужны и тут… — сказала она, выбирая картошку. — Я жила с ним четыре месяца. На большее не хватило. Он ревновал меня ко всем. Даже вот к этому музею. Он кричал, что стюардессы — это вообще… Говорил всякие гадости…
Я знал, что из нее никогда не получилась бы актриса, она быстро увлекалась, и забывала свою роль, и становилась нормальным человеком. И даже очень хорошим.
Но стоило ей замолчать и немного подумать, как она вновь начинала пижониться. И это я замечал уже, когда мы учились в школе.
— Знаешь что, — сказал я. — Большое упущение со стороны государства, что девчонок в обязательном порядке не призывают в армию. Конечно, на флот вашего брата, вернее, сестру пускать не нужно. Но для пехоты вы вполне созрели. И чтобы на пузе поползать, на посту помокнуть, окопы порыть. Хотя бы годик. И старшиниху бы вам такой закваски, как наш боцман Шипка… Сколько бы в стране сокровищ появилось.
— Такое ценное предложение нужно зафиксировать на бумаге. И послать в Верховный Совет.
— Вот вымоем руки… Надеюсь, бумага в доме найдется.
— Сколько угодно… Ты по-прежнему пишешь стихи?
— Нет.
— А я думала, ты станешь поэтом.
— У меня другие планы.
— Какие?
Она произносила короткие фразы. И они не мешали ей помнить, что она играет. Я бы мог ей рассказать, что серьезно решил поступать в медицинский. Но это вызвало бы у нее улыбку, и она продолжала бы притворяться.