За кассовым аппаратом маячил бармен Лона (Валик Пекуровский). Он подсчитывал выручку. У стойки, потягивая кофе, скукожился на высоком музыкальном стуле его сменщик амурец Боря Черток.
Именно эта парочка срежиссировала и разыграла вчерашний спектакль с богатым Аветисяном в главной роли. В рюмку Анзора подсыпали снотворного, а когда он отключился, его кулем свалили на заднее сиденье «Жигулей» и отбуксировали машину к универмагу. Сейчас предстояло второе действие.
— А-а, явился! — поприветствовал Анзора Валик, не поднимая глаз от накладных. Он протянул Аветисяну руку, но на полпути, как бы передумав, отдернул ее.
— Наверное, долг принес, — входя в роль, ехидно вставил Черток…
— Р-ребята, что вчера было, а? — холодея от дурного предчувствия, спросил Анзор.
— Пить меньше надо — больше бабок будет, — наставительно заметил Пекуровский. — На вот, похмеличь за мой счет и припомни.
Он плеснул в бокал из высокой бутылки плоской квадратной ложкой, похожей на шумовку, бросил в жидкость пару кубиков льда и подвинул напиток Аветисяну.
Этот широкий жест еще больше насторожил Анзора. «Если Лона угощает — быть неприятностям», — подумал он, но бокал все-таки взял.
— Чего ты с ним чикаешься? — сердито бросил Валику Черток. — Пусть кашляет сперва, а потом лекарства пьет.
— Верно, Анзор, когда долг платить будешь?
— К-какой д-долг? — поперхнувшись водкой, выдавил Аветисян.
Его вопрос прозвучал как ночной телефонный звонок в пустом учреждении.
— Во дает, — деланно изумился Черток. — Карточный, милашка… Валик, на сколько он вчера влетел?
Пекуровский и извлек из-под стойки помятый листок бумаги в бурых коньячных пятнах. По листку паучками расползались какие-то каракули.
— Тридцать девять тысяч шестьсот рублей продул ты вчера нам и Давыденкову, — подытожил Валик, для виду сверившись с листком, и развел руками: — Всего-то…
— Не играл я, ребята, ей-богу, не играл! — взмолился Аветисян, но Черток оборвал его:
— Если двое подтверждают факт игры, — торжественно изрек он, — стало быть, игра состоялась!
С этими словами он забрал у Пекуровского подозрительный листок с паучьими записями, порвал его на мелкие клочки и бросил в лицо Анзору.
Аветисян схватился за кудрявую голову, усыпанную обрывками бумаги, как елка конфетти, «Так и есть: обкатали…» Он вдруг четко: припомнил, как Валик поднес ему вчера какую-то рюмку, он выпил ее — и дальше темнота…
В глубине души Анзор давно ожидал, что его «обуют» ребята Матроса, к которым он причислял Пекуровского и Чертка. От своих знакомых «цеховиков» не раз слышал Аветисян жуткие истории о том, как амурцы сдирали с «деловых людей» крупные суммы. «Они все равно свое возьмут, — говорили «цеховики». — Лучше уж сразу заплатить…» И если бы речь шла о каких-то трех-пяти «штуках», Анзор заплатил бы, не раздумывая… Но без малого сорок тысяч… И не самому Матросу, а каким-то Валику Пекуровскому по кличке Лона и Чертку…Это было несуразно…