Монахи уныло бродили у константинопольской гавани, заставленной полуразрушенными кораблями: с обвисшими снастями, поломанными реями, рассохшимися бортами. По загаженным палубам кораблей бегали большие крысы. Выбитые оконца кормовых кают были затянуты паутиной. Везде мерзость, запустение…
Избавление пришло неожиданно. К гранитной пристани причалила венецианская галера — нарядная, ярко расцвеченная флагами. По доскам, переброшенным на пристань, сошли рослые воины с алебардами, в блестящих доспехах.
Юлиан, расталкивая любопытных (толпа на пристани собралась немалая, редко приплывали теперь корабли в Константинополь!), кинулся к трапу. Умоляюще простирая руки, крикнул бритому капитану, равнодушно взиравшему с борта на береговую суету:
— Именем господа! Важное дело!
Капитан помедлил, но все же приказал матросам, стоявшим у трапа, пропустить монаха на корабль — видно, заметил серебряный крест брата-проповедника, который Юлиан предусмотрительно достал из-за пазухи.
Сговорились быстро. Принадлежность Юлиана к влиятельному Доминиканскому ордену и охранная грамота венгерского короля подтверждали законность его просьбы, а серебряные монеты, щедро высыпанные заждавшимся Юлианом на стол в капитанской каюте, с лихвой возмещали возможные расходы.
Вечером Юлиан и его спутники были уже на корабле.
Тридцать три раза поднималось солнце из зеленых волн Понта[24] и тридцать три раза скрывалось за горизонтом, пока венецианская галера плыла от Константинополя до скалистых берегов Сихии, земли черкесов. Мерно скрипели уключины длинных весел, глухо стучал барабан, то ускоряя, то замедляя их бесконечные взмахи. Лениво плескался на корме венецианский флаг.
Галера плыла на восток вдоль малоазиатского берега: немногие кормчие отваживались тогда пересекать Понт напрямик, опасаясь плавания в открытом море. Если бывали сильные ветры, галера отстаивалась в спокойных гаванях, которых было много на побережье. Местные жители привозили чистую ключевую воду и мясо. Купцы, томившиеся от путевого безделья, торговали по мелочам, не для корысти, только чтобы не отвыкнуть от торговли.
Юлиан пробовал расспрашивать попутчиков о восточных странах, но те отговаривались незнанием. Может, так оно и было в действительности. Галера плыла из Венеции, многие купцы впервые отправились в земли, лежащие за Понтом.
Неподалеку от Боспора Киммерийского[25] встретилась другая венецианская галера. Корабли долго стояли рядом, покачиваясь на коротких злых волнах. О чем кричали люди с чужой галеры, Юлиан не разобрал: он плохо знал по-венециански, да и ветер относил слова. Но известия, как видно, были нехорошими. Купцы заперлись в кормовой каюте, пили вино и о чем-то долго спорили. А вечером Лучас, приказчик достопочтенного Фомы Пизанского, расхаживал, пошатываясь, по палубе и угощал матросов дорогим критским вином. Бормотал, расплескивая из кубка пенящуюся благодать: «Пейте, пейте! Все равно пропадет!»