— Октябрятам воровать огурцы нельзя.
Он вздохнул.
— Тятя, отчего бывает жара?
— От солнца.
— Залить ее нельзя?
— Нет.
Никита опять глубоко вздохнул. Отец дал ему большую конфету в цветистой бумажке. Он сразу повеселел и сказал бабушке Анфии:
— Фартовый мне тятька попался. Гляди, опять какая конфетина мне отломилась.
Безуглый поцеловал сына в голову, попросил его сходить в сельсовет за председателем и дежурным исполнителем. Никита зажал в кулаке сладкую драгоценность и выбежал на улицу. Отец услышал, как зашлепали по пыльной дороге босые ноги сына. Он, конечно, пустился бегом.
Коммунист достал бумагу и сел писать заявление уполномоченному ОГПУ в Марьяновском руднике.
«Мною по рассеянности оставлена фуражка в доме кулака Агапова Поликарпа Петровича, у которого я ночевал».
Безуглый сам не знал, почему он уехал с заимки с непокрытой головой. Не то стыдно было, что заснул на крыльце, не то не хотелось еще раз встречаться с Поликарпом Петровичем.
«Названный Агапов использует названную фуражку как средство моей дискредитации и распространяет ложные сведения о моем социальном происхождении».
Коммунист перечитал написанное, зачеркнул слово «названную».
«Кулак Агапов — враг советской власти, в чем мне сам признался с полной откровенностью. Считая Агапова элементом социально опасным, прошу арестовать его и привлечь к ответственности за контрреволюционную пропаганду и подрыв хлебозаготовок».
Конверт Безуглый прошил ниткой и залепил сургучом.
* * *
Андрон встал с дороги, погрозил кулаком спине Безуглого. Дома он сунул за пазуху фуражку коммуниста и немедленно отправился к Игонину. Гости не расходились. Бабы затянули протяжную и печальную песню.
Полынь ты моя, полыньюшка, горькая трава…
Секретарь ячейки удивился приходу Морева, во все время разговора с ним был сух и насторожен. Андрон начал издалека.
— Вам известно, Фома Иванович, что с товарищем Безуглым у нас знакомство и дружба давнишние?
— Знакомы с ним вы с двадцать первого года, знаю. Насчет дружбы ничего не слыхал. У коммуниста с кулаком, по-моему, она быть не может.
— Восподи, ужели вы меня, Фома Иваныч, признаете за кулака?
Игонин, подражая Мореву, пропел елейным голосом:
— Ужели нет, Андрон Агатимович?
— Да вы спросите любого бедняка в Белых Ключах, ковда я кого изобидел? Ивану Федоровичу жизню спас. Грамоты почетные имею от земельных органов. Отроду против советской власти слова не вымолвил.
— Рассказывайте, зачем пришли?
Морев закрыл рот бородой.
— Не вышло бы подрыву партии от Ивана Федоровича. Верный человек говорил, что фамелия у него смененная, родом он как бы из помещиков.