Она сокрушалась, что я отказывалась взять из этих тетрадок драгоценный материал для книги-призрака. Потому что эта книга уже существовала, Л. это чувствовала, знала; многие и многие страницы, которым я не давала заговорить, только и ждали дня, когда я соглашусь рассказать.
– Это как копи, которые ты засыпала. Написав все это, ты получила сумасшедший шанс. Ты отдаешь себе отчет?
Да, она права. Это был драгоценный материал. Тетради дневника были моей памятью. Они содержали самые разные подробности, истории, ситуации, о которых я забыла. Мои чаяния, вопросы, мою боль. Мое исцеление. Они содержали то, что я отбросила как балласт, чтобы выстоять. В них было то, что я, казалось, забыла, но что никогда не стирается. Что продолжает действовать помимо нашей воли.
Л. не дала мне ответить. Она заговорила со мной более тихим, но и более твердым голосом:
– Не понимаю, почему ты все еще ищешь сюжет, хотя он у тебя в руках.
Замечание вызвало у меня протест:
– Во-первых, я не ищу сюжет, как ты говоришь, а во-вторых, этот материал имеет ценность только для меня.
– А я считаю иначе. Я считаю, что именно с этой реальностью, с этой истиной ты должна столкнуться.
Ярость мгновенно охватила меня, я и не заметила, как она подступила:
– Да всем плевать на эту истину, всем на нее тысячу раз плевать!
– Нет, не плевать. Люди знают об этом. Они это чувствуют. Я это знаю, когда читаю книгу.
Я снова хотела что-то доказать, быть понятой.
– Не думаешь ли ты, что ты это чувствуешь, как ты говоришь, просто потому, что ты это знаешь? Потому что кто-то тем или иным способом позаботился о том, чтобы ты знала, что речь идет о правдивой истории, или «основанной на реальных фактах», или «очень автобиографической». И что этой простенькой этикетки достаточно, чтобы вызвать у тебя особое внимание, определенное любопытство, которое мы все испытываем, и я первая, к происшествиям? Но, знаешь, я не уверена, что реальности достаточно. Реальность, уж коли она существует, если возможно ее воссоздать, реальность, как ты говоришь, нуждается в воплощении, в трансформации, в интерпретации. Без взгляда, без точки зрения в лучшем случае это смертельно нудно, в худшем – вызывает беспокойство. И эта работа, каким бы ни был исходный материал, всегда является формой вымысла.
На сей раз Л. не сразу ответила. Она на мгновение задумалась, а потом спросила:
– Так чего же ты ждешь, чтобы сделать это?
– Что сделать?
– Работу, о которой ты говоришь.
В ту ночь мне приснился странный кошмарный сон, который я довольно точно помню: я стою лицом к доске в классе, все стены которого покрыты детскими рисунками. Преподаватель, лицо которого мне абсолютно незнакомо, спрашивает меня. Я каждый раз ошибаюсь с ответом, и преподаватель поворачивается к Л. (она тоже ребенок, но постарше меня), чтобы получить верный ответ. Другие ученики на меня не смотрят, они уперлись взглядом в свои тетради, чтобы не унижать меня еще больше. Только моя подружка Мелани смотрит на меня и делает мне все более настойчивые знаки, призывая меня бежать.