Дул сильный восточный ветер, и мы быстро доплыли под парусом до середины озера. Иуда с Филиппом не трогали весла, а я слегка направлял лодку кормилом. Кролик сидел на дне у моих ног и дрожал. Видимо, такое дрожание было его основным занятием.
Затем ветер сменился на северный, и там, на середине озера, случилось то, чего боятся все галилейские рыбаки: мгновенно, как настроение женщины во время регул, изменилась погода. Северный ветер принес облака с Голанских гор и встретился над озером с горячим ветром из пустыни.
Маленькую лодку стало подбрасывать на волнах, ее бока трещали. Синяя вода побледнела и пенилась, будто от ярости, а в провалах между волнами зияла немая могильная чернота.
Самым скверным было то, что волны беспорядочно накатывали то с одной стороны, то с другой, казалось, озеро издевалось над нами, и мы не успевали ставить лодку носом к волнам. Ветер ревел так, что я не слышал собственного голоса, берега исчезли в тучах водяной пыли, и мы могли ориентироваться только по солнцу, которое висело на западе в мутном небе, как тусклый медный диск. Филипп отчаянно работал веслами и что-то кричал, а я несколько раз чуть не вывалился за борт, пытаясь править рулем. Иуда сидел на дне лодки в луже, одной рукой вцепившись в мачту, а другой прижимая к груди мешок с кифом, который обернул своим плащом.
На очередной волне нас швырнуло так, что кролика выбросило из лодки, но он не утонул, а с поразительной ловкостью, прыгая с волны на волну, побежал в сторону Кафарнаума. Я был так напуган бурей, что не нашел сил этому удивиться, а Филипп с Иудой и вовсе не заметили, что произошло.
Вскоре все стихло так же внезапно, как началось. Близился вечер.
Нам очень пригодился сосуд с отбитым горлом, я вычерпал им воду со дна лодки.
Филипп с Иудой взялись за весла.
Мешок с кифом промок.
Я догадался, что случилось. Во время бури Бог смилостивился над нами, но, как всегда, действовал со свойственной Ему небрежностью: поскольку возможность спасения была дарована нашей лодке в целом, а не каждому по отдельности, всю благодать воспринял невинный кролик, а не мы, грешные. В духовном смысле это существо уподобилось высокому дереву, в которое ударила молния милости Божией, потому что оно в ту минуту оказалось ближе всего к небу.
Мы добрались до берега, когда почти стемнело. Вершины Гергесских гор изменили цвет с золота на пурпур. Матфея с Андреем все еще не было, но возле причала нас ждал Симон, который сообщил, что поймал на берегу странного, невесть откуда взявшегося зверя с лентой на шее. Он спросил меня, можно ли пожарить его на ужин.