Или вот природа простого чуда: представьте, что долговую расписку, которую я дал Венедаду, съела корова, а я об этом не знаю. Я продолжаю думать, что расписка реальна, а ее нет! Святая уверенность в существовании чего-то и есть магия, чудо, которого все так ждут.
Каждую секунду мир продолжает гореть, исчезая и меняя очертания, стираются буквы на камне, гниют свитки, и корова Хроноса не оставляет никаких свидетельств нашей жизни.
Хорошо, что усердный Матфей иногда делал свои записи, хоть и фантазировал, как дитя.
Несколько дней шел дождь, что было необычно в тех местах. Дождь такой мелкий, будто одалиски Юпитера протрясали его сквозь небесное сито, превращая капли в пыль. Ученики снова разбрелись. Андрей сказал, что отправился в Вифсаиду, Матфей – в Хоразин. Где были остальные, я не знал. Рядом, как всегда, оставался Иуда, и мы почти не выходили из нашего амбара, докуривая остатки кифа и попивая медвяную сикеру. Я был умиротворен, и убогий амбар казался мне просторным каменным чертогом, потолок которого изогнут куполом, будто небесный свод, и к тому же выложен лазуритом и сверкает сотнями маленьких орихалковых солнц. Под этим куполом я был судьей и преступником, женщиной и девушкой, зверем и птицей. Я вмешивался в движение светил и впитывал горний нектар. Я был уродлив, как младенец, и красив, как новоявленный херувим, я был неумолим и нагл, а через секунду смущенно прятал лицо за веером перьев своего крыла. Несколько раз наведывались легионеры увериться, что кифа больше не осталось, да прибрела сумасшедшая бабка, мечтающая забеременеть от какого-то духа. Насколько я понял из ее несвязных слов, это был дух мужчины, погибшего много лет назад. Я довольно грубо велел ей возвращаться домой.
Однажды к вечеру дождь прекратился. Я вышел на берег. Во влажном туманном воздухе Галилейское озеро было бесконечным, как море, противоположный берег растворился в молоке. Казалось, по озеру можно было попасть в иные акватории и плыть мимо прихотливых пейзажей и непокоренных островов, населенных людьми, не ведающими ложного стыда.
Я отвязал одну из рыбацких лодок, сел в нее и оттолкнулся от причала, медленно удаляясь от Кафарнаума с его страстями. Вскоре берег перестал быть виден, звуки города не доносились. Совсем стемнело. Я лег на дно и закрыл глаза.
Я хотел понять, что делать дальше. Мне было тридцать лет. Я знал языки, исходил всю Палестину, был в Египте и Ливии, я все это время старательно учился мудрости книг и точности слов. Мог одним взглядом заставить почти любую женщину раздеться и лечь со мной. Научился покорять толпу.