Там-то, на пиру, Илья и услышал впервые о Соловье.
Длинна и трудна дорога от Суздаля до Киева, в обход земель непокорных власти киевских князей вятичей. И горы, и болота, и разбойнички, случается, в чащобах балуют. Но весь этот длинный путь по трудности не сравнится с одним коротким своим участком — от Киева до Чернигова. Топи, чащобы непролазные в обход коварной, подтапливающей весь путь Десны. Нет, пожалуй, на свете речки причудливей, лукавее, извилистей и хитроумнее, чем Десна. Одними притоками своими, которых больше пятидесяти, запутает любого. И заморочит самого мудрого, и поведет, и поведет — в другую сторону. А ведь есть еще заводи, старицы, ложные русла, озера и озерцы, которых на Десне великое множество. Вот и обходили речку — по мрачному болотистому, темному лесу, прямой родне знаменитым брянским. Тяжела дорога, а другой нет. Только там настелены гати, вырублены самые густые заросли — конный пройдет, телега проедет.
И вот на этой-то дороге засел Соловей-разбойник со своей шайкой. Свистом гнетет, товары грабит, людей губит без жалости, никому проходу нет — ни пешему, ни конному. Уже несколько лет у Киева с таким близким вроде бы Черниговом, да и со всей, считай, землей Русской нет сообщения. В обход ездят, бывает, особенно гонцы княжеские, но уж очень долог такой обход.
Илья слушал внимательно. Потом спросил дорогу — ту, главную, что с Соловьем. «Поедешь?» — спросили его недоверчиво. И тихий Илья вдруг усмехнулся. «А вот и познакомимся, чего ж мимо-то ходить?» — откликнулся.
Уезжал Илья из Чернигова рано утром, только зорька занялась. Сокрушался, что города, людей его за суетой и заполошностью толком не разглядел и с дружинниками местными, которых не желая того обидел, как следует, от сердца, не примирился. Сонные стражники открыли ему починенные уже ворота, махнули вслед. Благодарны были черниговские воины богатырю за спасение, благодарны, конечно, но вот так получилось — заносчивым и склонным к похвальбе показался он им. Не глянулся.
Лес был нехорош настолько, что сначала Илья тяжелую тишину — ни птица не крикнет, ни ежик под листвой не прошуршит — на него, лес, и сваливал. Такой, мол… нежилой. А когда обрушилось, раздумывать уже было некогда. Как будто удар в голове, и обруч ее охватил. И давит, и давит, и полетели вокруг какие-то черные листья, каких в лесу и быть не может. Летели и исчезали. Звон в голове нарастал, перед глазами рябило. Все вокруг стало плоским: ближние деревья как из бересты вырезанные, а за ними — ничего, пустота, куда ни посмотри. Чужая злая воля лезла в голову и там ворочалась, все силы уходили на то, чтобы ей, там, в себе, противостоять, не поддаться. Илья успел еще удивиться тому, что с коня не слетел — наоборот, сидел уверенно, руки его и колени направляли бег лошади так жестко, как Илья с Сивкой никогда не обходился. Илья пытался смягчить — не получалось. И неслись они, надо понимать, прямо туда, откуда все это и шло.