Они вышли за ворота (стражники, откатившие створку, уважительно кивнули обоим); обогнули тын, нырнули в какой-то пустой переулок, прошли еще одним и зашли в харчевню. Илья, ожидавший, что кормить его будут там, где кормятся княжьи люди, с удивлением огляделся. Мест за длинным столом было занято немного, но не дружинниками. Скорее были тут небогатые разъезжие торговцы, охранники караванов — обычно люди невозмутимые, малоразговорчивые, степенные и много повидавшие. Однако сегодня ужас, пережитый городом, ощущался и здесь. Едоки были мрачны и наливались хмельным; бледный половой торопливо подносил новые кувшины. Еще один сметал с пола осколки посуды. Добрыню тут знали: без всяких вопросов поставили перед ними по мисе щей, густо сдобренных сметаной, поросенка с кашей, хорошо, до прозрачности протушенную репу. Принесли большой запотевший кувшин кваса.
— Я хмельного не пью, — сказал Добрыня, — матушке зарок давал: до женитьбы не пить. А ты если…
— Я тоже не буду, — отозвался Илья, — не привык.
Наголодавшийся Илья набросился на еду, но при этом успевал жадно вслушиваться в своего спутника; когда Добрыня произнес «матушка», прозвучали грусть и нежность, и Илью это взволновало, а самому Добрыне явно хотелось спросить, как это Илья — такой старый и вдруг в богатыри.
И вообще, Илья видел, что Добрыня к нему приглядывается — что, мол, за человек.
Но поели молча.
— Ты правильно сделал, — сказал Добрыня, когда мисы убрали. — Наш Красно Солнышко — владыка лучше не сыщешь, но есть вещи, которых он не понимает. У него уже был опыт общения с нечистью — нехороший, пора бы уняться. И Вольга к нему шастает, как к себе домой.
Последние слова спокойный Добрыня произнес с отчетливым неодобрением.
«Это старая мудрость Руси, — отозвалось эхом у Ильи в голове, — не мечом ее взять».
Доставая кошель, чтобы расплатиться, Илья с улыбкой сказал: хорошо, мол, что казначейство княжеское вошло в его положение: жить надо, а жаловать его пока не за что — потрудиться для князя он толком не успел.
Добрыня странно как-то на это усмехнулся, пригнулся к столу.
— В одном ты прав — казначейство многое понимает, в том числе и это. Вот скажи — ты оттуда, из оврага, ну или из гнезда соловьева, — взял себе что-нибудь?
Илья даже задохнулся. Да как можно такое и помыслить-то? Добрыня протянул через стол руку, сжал его плечо и встряхнул.
— Успокойся ты. Евсеичу так же ясно, как и мне, что ты ни к чему там не притронулся. В таких вещах он на семь саженей под землю видит. А вот сам он наверняка уже отправил людей — разобрать добро в овраге: что годно — в княжескую казну. Так что прибыток князю ты уже принес, изрядный, об этом не тревожься.