В кузове пикапа лежал широкий белый брезент, в котором они когда-то перетаскивали между сараями тела или которым накрывали поленья на зиму. Он поднимался так высоко, что заслонял заднее окошко в кабине, но Папа чувствовал, как три мальчика наблюдают.
– Что с ней сталось? – спросил Кралл. В его голосе не слышалось заметных перемен с того момента, как он впервые ступил в хижину. Его словно не потрясла даже новость о смерти сестры, но Папа думал, что это к лучшему. Другой бы использовал скорбь как повод убить гонца за дурные вести.
– Думаю, сердце. Давно им мучилась.
– Думаешь?
– У нас не было времени звать доктора, да и толку. Она умерла, а нам надо было поспешать.
Брезент пошевелился. Папа это заметил и не удивился, но увидел, как нахмурился и заозирался Кралл, словно думая увидеть, как поднялся ветер. Но дело было не в ветре, и Кралл снова повернулся к кузову.
Брезент опять зашевелился, поднявшись в середине, словно тело под ним пыталось встать.
– Это что еще за чертовщина? – спросил Кралл и, несмотря на свое внешнее бесстрашие, попятился. – Она точно померла?
Папа кивнул один раз.
– Точно.
Вдруг что-то словно ударило по брезенту изнутри. Дождевая вода, скопившаяся в складках, побежала по ткани.
– Если до нее добрались крысы, старик, трындец тебе, – сказал Кралл Папе. Теперь, когда первоначальное удивление улеглось, к нему вернулся обычный грубый тон, в котором все же звучала нота непонимания.
Без лишних слов – но не без усилий – Папа взялся за край кузова и подтянулся внутрь. Кралл бесстрастно взирал, как старик начал распутывать тросы, удерживавшие дергающийся труп. Дождь стучал по брезенту, словно царапал ногтями. Папа, поморщившись, присел – нога беспокоила с самой ночи, когда Люк задел его капотом, и не шла на поправку, – и взялся за верхний край брезента. Помедлил – ради эффекта и чтобы взглянуть на мальчиков. Аарон, Айзек и Джошуа прижались к окну кабины, лица затуманило их собственное дыхание на стекле. Он ответил слабой улыбкой. Всю дорогу Аарон возбужденно болтал с молчаливыми братьями о разоблачении, которое Папа обещал им по прибытии к хижине Кралла, и теперь Папа сдержал слово.
Старик взглянул через плечо на Кралла, который стоял под дождем и, как обычно, смотрел волком, но и с любопытством.
– Сочувствую твоей утрате, – сказал Папа. – И своей тоже. Но в такую пору надо думать о перерождении и добре, без которого не бывает худа. Лежачая Мама просила меня дать слово, что я тебе передам: это было ее пожелание.
Он начал снимать брезент. На кузов посыпались личинки. От тучного остова поднялись тлетворные пары, но они не беспокоили Папу. Для него они были сладкими духами, по которым он будет скучать, когда предаст жену земле. Он замер на миг, чтобы прошептать над телом короткую молитву, затем выпрямился и сдернул брезент. Под ним лежало обнаженное тело – огромные горы синевато-серой кожи.