Федор поднял на него глаза. По выражению лица соратника, по его напряженной, атлетически сложенной фигуре и, главное, по интонации, с которой были произнесены последние слова, Лавриков догадался, что речь действительно идет о чем-то очень серьезном.
— В чем дело, Санчо? — Рука машинально потянулась за папиросой.
— Звонил Чернец, — проинформировал Лавра Мошкин. — Тебя хотят видеть на сходе. Завтра. Мы должны срочно вернуться в столицу. Я уже взял билеты на самолет на пять часов утра. Поторопись, Лавр. Такой шанс дается человеку только раз в жизни.
Федор и сам это понимал. Чернец просто так вызывать его на сход не стал бы. Именно этот титулованный вор в законе, с которым Лавру довелось пересечься на зоне, и намекнул в свое время молодому пацану о возможном взлете карьеры, об открывающихся перед ним, Федором Лавриковым, перспективах. И вот, кажется, день «икс» настал. Но Катя… Лавр мгновенно помрачнел. Проницательный Санчо уловил эту перемену и без труда предугадал ход мыслей товарища.
— Забудь про девчонку, Лавр, — вразумительно произнес он. — Таких, как она, у тебя еще будет пруд пруди. А здесь… Мечта, Лавр… Авторитет, положение. Неужели ты намерен отказаться от всего этого?
— А черная «Чайка»? — Федор хитро прищурился и выпустил дым через ноздри.
— Что — черная «Чайка»? — не врубился Санчо.
— Она тоже у меня будет?
— Будет, Лавр, все будет, — поспешно заверил его Мошкин. — Так ты летишь или нет?
Лавриков бросил папиросу в пепельницу, даже не удосужившись погасить ее, пружинисто поднялся на ноги и едва заметно качнулся на носках. Катя или корона. Выбор оставался за ним. Сегодня или никогда. Санчо с трепетом ожидал решения.
— Клавочка. — Голос Катерины в телефонной трубке был очень грустным. Заметить этот факт было совсем не сложно. — Я завтра вылетаю. Двенадцатичасовым рейсом. Встретишь?
— Разумеется, встречу, — живо откликнулась сестра. — А почему ты такая расстроенная, Катя? Что случилось?
Вместо ответа, девушка совершенно неожиданно для собеседницы громко разрыдалась. Сердце Клавы болезненно сжалось. Судьба ее родной сестры никогда не была ей безразлична, а уж когда Катя находилась так далеко от родных пенатов, тревога за ее судьбу увеличивалась вдвойне. И вдруг эти непонятные, но такие искренние рыдания. Господи, что же там произошло у нее? В прошлый раз, когда Катя звонила из Сочи, она, напротив, была очень счастлива. Щебетала, как воробышек, буквально захлебывалась от нахлынувших на нее чувств. А теперь…
— Катя… — как можно нежнее и осторожнее обратилась к невидимой собеседнице Клава.