То есть вообще ничего этого не было, думал он.
А вдруг, подумал Гельмут, я вообще никакой не шпион. Вдруг я простой советский журналист Сафонов, который родился и вырос в Советском Союзе, и я начитался перед сном шпионских романов, и мне приснилась вся эта галиматья.
Или нет. А может быть, я простой немецкий парень Гельмут Лаубе, и скоро проснусь в своей берлинской квартире, а вечером пойду пить пиво с друзьями.
И никаких шпионов, никаких снов, никаких поездов, никаких одноглазых испанцев.
Он вошел в парадную, поднялся по лестнице, открыл дверь своим ключом и включил свет. Все выглядело точно так же, как в день перед отъездом: плащ на вешалке, пепельница с окурками на столе, плотно задвинутые шторы.
Не разуваясь, он прошел в спальню.
Еще не включая свет, он почуял что-то неладное.
Форточка была открыта, из нее дул прохладный ветер.
Со двора доносился скрип качелей.
А на его кровати, накрывшись одеялом, спал человек.
Гельмут замер и затаил дыхание. В темноте не было видно лица: человек спал, повернувшись к стене, ровно дышал и чуть слышно посапывал.
Гельмут обошел кровать и осторожно подобрался к ночному столику с лампой, стараясь не шуметь. Сунул руку в карман пиджака, нащупал револьвер.
Одной рукой он взялся за выключатель лампы, другой вытащил револьвер и наставил на спящего.
Дернул за шнур.
Человек вздрогнул во сне, сморщил недовольное лицо и повернулся на свет.
Гельмута будто ударило током. Он медленно опустил револьвер.
У спящего человека было его лицо, лицо Гельмута Лаубе.
Это был он. Он спал в собственной кровати.
★ ★ ★
Из воспоминаний Гельмута Лаубе. Запись от 7 марта 1967 года, Восточный Берлин
12 августа 1940 года я сел на пароход в порту Неаполя. Мне предстояло добраться до Латакии, а оттуда — в Тегеран. Для этого путешествия мне пришлось снова взять другое имя — по документам меня звали Хорст Крампе. Бродя по Неаполю в ожидании отправления, я купил ослепительный белый костюм цвета сливочного мороженого и соломенную шляпу — настоящий итальянский дон, только усиков не хватало.
В этот день я чувствовал себя счастливым. Горячее солнце заливало глаза, смуглые итальянки улыбались мне на улицах, и казалось, что вот, вот она, новая жизнь, новое задание, возможно, самое важное задание в моей жизни. Теперь-то я всем покажу.
Разведчику вредны эмоции. Но я не мог ничего с собой поделать. Я был счастлив, как ребенок, которому вот-вот подарят новую игрушку.
Когда пароход отплыл от пристани, настроение резко сменилось. Мне стало отчего-то тревожно до пульса в висках. Я ходил по палубе, заложив руки за спину, нервно курил у ограждения, глядя на отдаляющийся город, и никак не мог понять причину беспокойства.