— Скоро дойдем, — сказал Захар. — Бабка уже самовар поставила, наверное. Слушай, скучно идти. Расскажи какую-нибудь историю.
— Историю?
— Ну да. Ты, вон, большой дядька, у тебя наверняка историй много.
— Может, ты расскажешь?
— А что рассказывать? Живу тут сейчас в этой деревне и живу. Разве что… Прошлым летом приходил к нам постоянно юродивый, Егоркой звали. Его все называли Егорка-дурачок. Немытый, волосатый, бородища спутанная. Сядет иногда на пенек, начнет на гармошке про русское поле петь, про то, как по лесу бродит, и так каждый вечер. А потом пропал куда-то. Но это все скучно. Расскажи лучше ты. Ты воевал?
— Воевал немного. Но рассказывать об этом не буду. Лучше что-нибудь мирное расскажу.
— Да что угодно. Скучно.
Гельмут задумался. Он не знал, что можно рассказать этому странному подростку, чтобы развлечь его в дороге. Он не знал даже, придумать ли ему что-то или рассказать правдивую историю. Что-то всплывало отрывками в его памяти, но все это было не то. Наконец, с трудом подбирая слова, он заговорил.
— Когда мне было девять лет, мне понравилась одна девочка. Это тоже было в деревне, это было лето, и мы всей компанией каждый день ходили купаться к озеру. Озеро было почти такое же, как здесь. Только без вагона, конечно. А мне очень нравилась эта девочка, и я не знал, как сделать так, чтобы она меня заметила. А потом придумал. И столкнул ее с моста в воду. Она заметила меня, да, — Гельмут рассмеялся. — И потом, через пару дней, подкралась ко мне сзади и сунула за шиворот живого карася. Мы потом долго дружили. Ну, именно дружили. Любить тогда не умели.
Эта история была правдой. Гельмут вспомнил ее во всех красках и улыбнулся самому себе.
— А почему любить не умели? — спросил Захар.
— Дети не умеют любить. Любить учишься намного позже. Или вообще не учишься.
— Почему?
— По-разному бывает, — Гельмут вздохнул.
— Грустно, — буркнул Захар. — Расскажи другую историю.
Дорожная пыль прилипала к мокрым ботинкам, ветер трепал расстегнутый ворот рубахи, вокруг жужжали шмели и трещали стрекозы, с полей пахло свежескошенной травой. Гельмут шел и вспоминал.
— А еще однажды мы с ребятами в деревне решили украсть пчелиный улей у соседской бабки. Вот уж не знаю, зачем. Совсем дураками были. Перелезли ночью через забор, ищем улей, а там, оказалось, собака его сторожит. Начала лаять, мы перепугались, что бабку разбудит, но делать нечего — надо улей забирать, раз уж пришли. А темно, не видно ничего — схватили улей, перепрыгнули обратно через забор и побежали. А собака бежит за нами и лает! Мы в нее камнями кидали, палкой пытались отогнать — все никак. Бежит и бежит. А потом мы поняли, что стащили не улей, а собачью конуру…