Послышались голоса, мужские, женские, и вскоре, у поселкового костра засуетились соплеменники. Кто-то из них подбросил веток в тлеющие угли и над камнями, выложенными вокруг кострища, затрепетало пламя. Едва солнечный свет отогнал от костра тени, мужчины, друг за другом, по натоптанной тропе пошли на охоту.
Кто-то из них, увидев меня, сидящего на холме, махнул рукой, но, не дождавшись ответа, побежал за остальными, наверное, уже привыкшим к вечно нахмуренному шаману.
После ухода охотников, Тиба и Тина поспешили к реке. Обычно по утрам они проверяют ловушки, расставленные на мелководье. Когда пришли на это место и стали обживаться, соплеменники разрывались между желанием поскорее наладить быт и потребностью добывать еду. Мне пришлось вспомнить чего-нибудь полезного из будущего. Вспомнилось, как в детстве ловили карася в самодельные морды. Ловушка простая, называли ее по всякому — морда, нероть или верша — сплетенный из ивовых прутьев круглый, продолговатый кувшин или бочонок. Внутри широкого отверстия вплетается горло в виде воронки, для того чтобы рыбе свободно можно было входить в ловушку, но никак нельзя было выйти. Сам я ее не делал. Жил в нашей деревеньке дедок — мастер на все руки. Вот он и одаривал детишек своими поделками. А мы ему, когда рыбы притаскивали, когда помогали в огороде справиться.
Тиба сплела ловушку быстро, и первое время такой способ ловли существенно помог соплеменникам не отвлекаться от работ по обустройству поселка. А потом, как-то само собой вышло, что ловушек ставили все больше и больше.
Иногда, чаще весной и летом в нее заплывали угри. Когда метровый экземпляр оказался пойманным в первый раз, женщины подумали, что змея попалась и, бросив вершу на берегу, испуганные, прибежали за помощью в поселок. А позже, распробовав нежное мясо и заучив название рыбы, они стали называть такую ловлю не иначе, как ходить за угрем. Хотя, по большей части улов составляли мелкие рыбешки.
«Тина, пойдем на реку угря ловить», — обычно так приглашала на рыбалку подругу Тиба.
Солнце светило все ярче, еще не палило, но уже согревало, исчезла утренняя роса, и поднимались от земли пряные и горькие запахи трав.
Который день мне не спится, встречаю рассветы и размышляю, почему я не могу жить так, как соплеменники и быть при этом счастливым и беззаботным? Лило и Тошо до сих пор избегаю. Понимаю, что поступаю плохо, обижаю, наверное, их, но, что сказать им, как объяснить свое поведение не знаю.
Вспомнил слова мудрого человека, услышанные как-то в прошлой жизни, когда мы все крепко перессорились на охоте. Стояли тогда на номерах. Как обычно, я стал спиной к сосенке и замер. Давно уже уяснил — сольешься с лесом и зверь, потревоженный загонщиками, осторожно, не спеша выйдет на выстрел. Морозы тогда были колючие. Градусов за двадцать, а я все стоял, замерев. Заяц в метрах пяти лениво проскакал, провожаю взглядом, боюсь пошевелиться: охота ведь коллективная шла. Ждал кабана, козу, на худой конец. Хотя в том лесу и олень мог быть.