— Лоло, как можно так? Не думать?
— Посмотри на кувшинки. Нет у них шкур и шить они не умеют, а одеты в красивые одежды, радуют глаза. А птицы! Нет у них рук, но живут они в домах, почти как «люди» и всегда сыты, щебечут, поют. А все потому, что тот, кто создал все, что ты видишь вокруг, позаботился и о своих творениях. Понимаешь?
— Понимаю.
Снова задумалась. Ненадолго…
* * *
Луга и березовые рощи остались позади. Бескрайняя степь, поросшая разнотравьем, раскинулась по оба берега. Белые валуны высились вокруг, некоторые из них возвышались над берегом выше человеческого роста. Я, поглядывая на них и вдаль, уже стал сожалеть, что не сходил поохотиться в какой-нибудь лесок. Проплывая мимо группы таких камней, заметил над ними роение пчел. Перестал грести, а когда лодку отнесло метров на сто по течению, стал править к берегу и причалил в метрах двадцати от странных камней.
К счастью небо затянуло тучками, и солнце не палило так безжалостно, как с утра. Отправив Утаре по берегу, собрать хоть что-нибудь для костра, я натянул штаны и чуни, надел кухлянку и шапку. Вымазал руки и лицо грязью, отправился посмотреть, что там над камнями делают пчелы? Напевая известную в будущем песенку, что тучка я, а не медведь, осторожно крался к камням. Едва увидел среди них белые пирамидки сот, наполненные темным медом, не став искушать судьбу, вернулся к лодке.
Утаре пришла ни с чем. Сбросив с себя одежду, к ее возвращению с помощью своего чудо ножа я уже успел накосить стожок ковыля. Не спрашивая, зачем я это делаю, любимая стала помогать мне. Спустившись к воде, нарезал еще камыша и осоки.
Перекусив копченой рыбкой, сложил траву перед камнями с подветренной стороны и поджег ее. Бросил в пламя и охапки свежих растений. Пока костерки дымили, снова надел на себя зимнюю одежду и, вымазавшись в грязи, пошел к камням. Пчелы все еще там летали. Но над сотами их было немного. Достав нож, я срезал несколько пирамидок прямо с ползающими по ним насекомыми и, чертыхаясь, кто-то из них смог таки укусить за руки и в щеку, я побежал к реке. Мне показалось, что ограбленные пчелы отстали от меня. Положив добычу на траву, я снял шапку и почувствовал, как холодеют ноги. Вся она была усыпана умирающими насекомыми. Пчелы ползали по ней, а за ними тянулись и вырванные жала. Ту же картину я увидел и на штанах и кухлянке. Можно сказать, повезло, что в лицо получил только один укус. И от него щека напухла так, что правый глаз заплыл.
Мед оказался на вкус просто божественным нектаром. Мы жевали соты и сплевывали воск на листья лопуха. Утаре, увидев, мое опухшее лицо очень испугалась, а тогда, слизывая с пальцев тягучий мед, добродушно посмеивалась.