— Мы могли бы ими быть, — невольно вырвалось у Кола.
— Я не такая, как другие девушки, Кол. — Ее руки прижались к его голой груди, и от нежного прикосновения кончиков ее пальцев Кола обдало жаром. — Я не могу взять у тебя что-то, ничего не отдав взамен. Я не хочу, чтобы наши отношения строились вот так. Я хочу дать тебе что-то подлинное.
Ее длинные загнутые ресницы затрепетали, и лед под ними стал таять. Щеки Элис окрасились румянцем, ее дыхание участилось, и, когда она подняла на него глаза, Кол чуть не утонул в их искренности.
— Я хочу рассказать тебе кое-что. — Она сглотнула вставший в горле ком. — Кое-что подлинное.
Это был лучший подарок, который она только могла ему преподнести, — проблеск правды, так долго таившейся в глубинах ее души. Тело Кола ныло от невероятного возбуждения, но серьезность того, что собиралась сделать Элис, отрезвляла его.
— Я хочу рассказать тебе, почему ушла из балета.
Что ж, Кол, может быть, и ожидал чего-то иного, но все-таки Элис сделала шаг в верном направлении. Кол знал, что она ушла из австралийской балетной труппы после смерти отца, и считал, что эта трагедия и стала причиной ее ухода.
— Ты знаешь, с каким усердием я тренировалась в детстве. Я поставила перед собой цель — добиться лучшей балетной техники, которую только видели в национальной труппе. Я хотела выполнять каждый арабеск на высшем уровне. Я хотела до совершенства отточить каждое вращение, каждую поддержку. Я хотела быть идеальной. И оказалась чертовски близко к своей цели.
— Я бы назвал это идеалом.
— Но однажды я осознала, что в своем стремлении стать идеальной балериной упустила очень важный элемент. Эмоции.
Ее маленькие груди вздымались, легонько касаясь его торса. Кол прикусил губу и приказал эрекции отступить — он не хотел испортить этот редкий момент откровения.
— Я наблюдала за другими балеринами, за Мисси и Жасмин, и видела, что из них буквально хлещут эти любовь, душевные муки и возвышенные чувства. Все эмоции ясно отражались у них на лицах. Я пыталась разобраться, как заставить свое лицо делать то же самое, но потом, занимаясь у зеркала, вдруг осознала, что пытаюсь вытащить из себя то, чего нет. Если я не чувствовала чего-то по-настоящему, я не могла притвориться, сыграть. И этот существенный недостаток означал, что я никогда не стану хороша, как другие балерины. Преподаватели видели это — вот почему мне так и не удалось выбраться из кордебалета. Они знали, что это не компенсируешь даже самой безупречной техникой.
В груди у Кола заныло — даже сейчас в голосе Элис не сквозило и тени эмоций. Но Кол знал, что они существовали, скрытые в недоступных глубинах ее души, под внешним строгим контролем. Его неудержимо тянуло коснуться губ Элис, прогнать ее боль поцелуем…