— Лев Борисович! — погрозил ему пальцем Илья. — Давайте выкладывайте, речь идет об убийстве, тут увертки неуместны.
Лев Борисович тяжело вздохнул.
— Когда англичанин ушел, Семен Степанович выглянул в окно и увидел, что тот садится в машину на пассажирское сиденье. В машине его ждали. И прежде чем отъехать, водитель определенно выслушал отчет своего пассажира.
— А как они выглядели, Семен Степанович не разглядел? — с надеждой спросил Илья.
— Ну как это возможно из окна квартиры? — укоризненно взглянул на него Лев Борисович. — Он видел только руки на руле. И, судя по тому, как водитель постукивал пальцами по рулю, он был недоволен.
— Это все вам покойный Колокольников рассказал? — с сомнением спросил Илья.
— Ну а кто же еще? Семен Степанович был человек неглупый, наблюдательный. Руководил конструкторским бюро в закрытом НИИ. Что такое гостайна, знал не понаслышке. Мы, молодой человек, росли и воспитывались в такие годы, когда в каждом иностранце видели шпиона! — поднял палец вверх Лев Борисович. — А с годами, знаете ли, память выкидывает удивительные фортели. Что было вчера, не помнишь, а вот про дела сорокалетней давности вспоминаешь с легкостью и во всех деталях. — Он мечтательно прикрыл глаза. — Вспоминаются юность, молодость, первые увлечения, родительский дом, первая любовь, первые успехи и поражения, и в таких удивительных подробностях, каких, казалось бы, уже и вспомнить нельзя.
— Гм, — кашлянул Илья, испугавшись, что сейчас ему придется выслушивать все эти подробности чужой жизни. — А как он представился, этот англичанин, Семен Степанович не говорил?
— Как-то очень просто… — подергал себя за нос старичок. — То ли Смит, то ли Джонс.
— А лет ему сколько было?
— Ну… Семен говорил, лет сорок-пятьдесят.
У Ильи при этих словах гулко застучало сердце.
— А высокий он был или маленький?
— Семен говорил, крепыш. Наглый, напористый крепыш. Так и сказал.
— Эх, Лев Борисович, а говорили, не знаете, как выглядел! — с упреком заметил Илья, борясь с разочарованием. Рыжий англичанин из «Европейской» был скорее высокий и худощавый, но, возможно, он сидел в машине, а к Колокольникову посылал приятеля.
— Действительно. Виноват, — смутился Лев Борисович. — Выходит, знаю. Только он это как-то между прочим все говорил, вот мне и показалось, что не знаю.
— Скажите, а почему Семен Степанович поделился этой историей именно с вами, а не с Анной Михайловной, например?
— Ну, кто же женщинам такие истории рассказывает? Анечка бы разволновалась, стала суетиться, настаивать, чтобы он к ней переехал, а он не хотел. К тому же женщины — существа любопытные, потребовала бы шкатулку открыть, а это по семейному уставу Колокольниковых строго запрещено. Она у них даже запечатана воском.