- Не похожа на репродукцию, - заметила я вслух. – Картина. Она настоящая?
- Вполне, - равнодушно отозвался Воропаев. – Сестра подарила.
- Ваша сестра – художница?
- Нет, - ответил Артемий Петрович, не отрываясь от заполнения бланка. – Знакомый нынешнего мужа моей сестры, которого они упорно продвигают. Говорят, талантливый парень, далеко пойдет. Пейзажи пишет как с конвейера.
Нынешнего мужа? Значит, супруг был не один, или планируется новый? Мое воображение нарисовало женский аналог Воропаева с ежедневником в руках, составляющий планы текущего супружества и прайс на произведения искусства. Вдоль полок тянутся стройные ряды фотографий бывших мужей, а в углу, прикрытые от выцветания, сырости и пыли, громоздятся высокие стопки холстов.
- Интересуетесь искусством?
- Немного. Окончила художественную школу.
- И вам нравится рисовать? – он так и не поднял головы, словно ему абсолютно всё равно, рисую я, танцую самбу или вяжу салфетки крючком. Вопрос был задан из вежливости, сугубо для поддержания разговора.
- Когда-то нравилось, но я разочаровалась.
- Даже так? – хмыкнул Артемий Петрович, ставя уверенную подпись и принимаясь за новый бланк. – Душа интерна познаваема, но не познана, и процесс познания бесконечен. Что же случилось, Вера Сергеевна? Ваша муза вас покинула?
- Моя муза всегда со мной, - пробормотала себе под нос. – Нет, просто я вдруг поняла, что посредственна, а посредственность хуже бездарности.
- Было бы любопытно взглянуть на ваши работы.
В кармане зажужжал телефон. По старой институтской привычке я держала его на «беззвучном». Звонил Сашка.
- Извините.
- Извиняю, - также равнодушно откликнулся зав терапией.
- Привет, Саш.
Погодин что-то оживленно говорил, но слышно было из рук вон плохо. Мобильный оператор вечно мудрил с сигналами, и сеть ловила не везде. Порой, чтобы расслышать звонящего, приходилось чуть ли не в окно высовываться.
Едва я подошла к окну, как связь сразу стала четче.
- Алло! Алло! – надрывался телефон. – Ты меня слышишь?!
- Алло. Теперь слышу.
- Как ты, солнце?
- Всё нормально. А ты как?
- Да тоже пойдет, - что-то лязгнуло, будто Сашка открыл окно. – Я в туалете сижу, отпросился выйти. Чунга-Чанга опять нудит, а я по тебе соскучился.
- Так, прогульщик, а ну-ка марш на лекции!
Он расхохотался, чуть повизгивая от восторга.
- Какие лекции, Вер? Эн-Гэ через две недели, никто уже толком не учится. Думаешь, Чунга бы меня отпустила? Она сама спит, просто за очками не видно. Не переживай, всё нормалек будет, прорвемся. Жаль только, что зима опять без снега.
- Да, жаль, - я посмотрела на темный асфальт, омываемый дождем. Тоскливо. Деревья стояли черные и голые, небо атаковали серые «капустные» тучи. Дворничиха в дождевике гнала воду из лужи в лужу, шкрябая о землю кудлатой, как баба Яга, метлой. Сегодня шестнадцатое декабря, но погода нас совсем не балует.