Я проглотил слюну и сказал:
— Пошли уж…
Утром разбудил меня Стаська. Он пропел в ухо:
— Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!..
Он был уже в простых, а не в бархатных штанах и босиком. Похож на нормального человека.
— Шляешься по чужим квартирам без разрешения, — для порядка сказал я.
— А я стучал. Ты дрыхнешь, не слышишь… айда, голубку поглядим.
Я вскочил. Сразу вспомнил, что живет у Пашки в дровянике белая птица, о которой надо заботиться. Как бы Пашка не проспал. Еще забудет покормить…
Пашка не проспал.
Он был в дровянике.
Он стоял над открытой клеткой.
Голубка лежала на земляном полу кверху лапками. Одна лапка по-прежнему торчала в сторону. Пальцы с коготками были окостенело согнуты.
Стаська левой пяткой почесал правую ногу и сказал:
— Капут… С чего это она? Из-за лапы, что ли?
Пашка, не оборачиваясь, ответил:
— Наверно, внутри какое-то повреждение… Даже зёрна не склевала.
Стаська большим пальцем ноги шевельнул мертвую птицу.
— Лучше бы вчера сразу башку открутить да изжарить.
— Чё после времени-то причитать, — хмуро ответил Пашка.
Я сел на корточки и поднял голубку. Она была твердая, как чучело, и жесткие крылья сложились не сразу. Только головка с полуоткрытым клювом и затянутыми пленкой глазами свободно болталась на жиденькой шее. Я спрятал головку под крыло.
Пашка и Стасик молча смотрели на голубку.
— Я ее возьму?
Пашка дернул острым коричневым плечом.
— Бери… Зачем?
— Так…
— Лучше нашему Ваське отдать, — заметил Стасик. — Он хоть сожрет, польза будет…
Пашка сказал с неожиданной злостью:
— На помойке крысы гуляют, а ваш Васька дрыхнет на крыльце круглый день.
— Лодырь он, — согласился Стаська.
Я вышел из сарая и свернул за угол дома, где репейник и чертополох были как настоящие джунгли. Но за этими джунглями, у забора, была полоска невысокой травы.
Листья уже чуть подсохли, стали жесткими и царапали руки и плечи, когда я пробирался к полянке. Противно липла к лицу паутина.
Я выбрался на траву, сорвал большой полу-увядший лопух, завернул голубку. Получился небольшой серо-зеленый пакет. Потом я оторвал от старого забора похожую на плоский штык щепку.
И стал рыть землю.
Щепка быстро обломалась и затупилась. Я налегал на нее и уже загнал в ладонь две занозы, но только чуть-чуть разрыхлил почву.
Лоб у меня взмок. Солнце поднялось высоко и жарило спину. Все-таки знойный он был, август сорок четвертого года…
Какие-то липкие мухи надоедливо кружили у лица. Саднящая боль в руке сделалась сильнее, и я решил вытащить занозы зубами, но ладонь оказалась в земле. Я сунул ее в карман, чтобы вытереть о подкладку. В кармане пальцы зацепились за какие-то травинки. Это были остатки укропа, который я заранее нарвал вчера для похлебки.