Серый кот Аркашка ходил по двору и думал, что бы такое слопать. Его не кормили с самого утра, и поэтому свою кошачью жизнь Аркашка считал совсем пропащей.
— Киса… киса… и ласково сказал Тика. Аркашка повернул голову и прищурился. Конечно, Тимке доверять нельзя. Вчера он швырнул в Аркашку старым валенком, когда тот хотел сожрать червей, накопанных для рыбалки. Но сейчас в руке у Тимки была колбасная кожура. А кожура — не валенок, ее не швыряют, а едят.
— Киса… — снова позвал Тимка, И Аркашка решился. Он приблизился прыгнул на скамейку и сел рядом с Тимкой.
— Жри, — сказал тот. Внутри у Аркашки загудело от удовольствия. А Тимка незаметно вытащил из кармана сверкающие ножницы. Аркашка давился кожурой. Ее было много. Когда Аркашка с ней покончил, Тимка остриг ему почти полбока.
— Живешь ты как тунеядец, — рассуждал Тимка. — Спишь да воруешь. А тут мы хоть кисточку для красок из твоей шкуры смастерим. И то польза.
Аркашка урчал и ждал добавки…
Лист ватманской бумаги на потолке закрывал то место, где обвалилась штукатурка. Его прибил Петькин отец. Он сказал, что надо «использовать подручные материалы», потому что управдом о ремонте, видать, совсем не думает.
Лист был приколочен восемью гвоздиками. Но сейчас он висел только на одном, да и тот Петька старался выдернуть плоскогубцами.
Петь стоял на стуле, стул на хромоногой табуретке, а табуретка на столе. Петькин брат Клякса держал табуретку за хромую ногу.
— Держи крепче, — говорил Петька, расшатывая гвоздик, — а то ка-ак…
— У меня нос чешется, — хныкал Клякса. — Я почешу чуть-чуть? Ну, Петька! Можно?
— Я тебе почешу! Не смей отпускать!
Клякса отпустить табуретку не посмел. Но он решил почесать нос о ее хромую ногу. И табуретка отомстила за это…
Несколько секунд перепуганные братья лежали на полу. Потом на них с легким шорохом спланировал ватманский лист. Тогда Клякса сел, потрогал затылок и заморгал.
Петька, стоя на четвереньках, внимательно осмотрел бумагу. Потом покосился на брата.
— Ты зачем собрался реветь? Листок-то уцелел.
Клякса заморгал сильнее.
— Затылок, — сказал он хнычущим голосом.
— Ничего, — утешил брат, — затылок, кажется, тоже целый.
— Ну, мам… — уныло говорил Тоник.
— Никаких «мам»! Забыл, что тебе отец сказал?
— Ну что он сказал…
— То, что будешь сидеть дома в субботу, воскресенье и понедельник. Хватит с тобой нянчиться. А если станешь канючить…
— Я не канючу, — поспешно отступил Тоник. — Я просто та, говорю.
Но через пять минут начал он снова:
— Я же не гулять прошусь. Стенгазету надо выпускать.
— Выпустят без тебя, — отрезала мама. — Раз виноват, сиди дома.