Магистр еще раз хлебнул из фляжки, и правый глаз его неожиданно приоткрылся, обнажив желтое, непроницаемое бельмо. Затем он что-то забурчал и, наконец, стал очень слезно упрашивать какого-то Мишу с ипподрома завтра же стать его мужем.
— Умопомрачение, — склонившись ко мне, тревожно и в тоже время сочувственно шепнула мне сестра, — в прошлом медицинский работник.
Магистр вытер залитое потом лицо все еще валявшейся на полу простыню, слизнул с губ капли спиртного и попросил еще раз извинить его за столь затянувшийся монолог, однако не замолчал.
— Своим умом усвоил я, что, будучи неглупыми людьми, в чем я не сомневаюсь, вы уже сообразили, что произошла некая переквалификация наклонностей моих. И это, как нельзя к лучшему. Тепереча для отца вашего все будет исполнено без всякой там кустарщины — все по-науке.
Магистр с ухмылкой посмотрел на нас, вероятно ожидая восторга.
— И еще, мой самый замечательный совет Вам, людям уже в достаточном возрасте: случись с кем из Вас подобное, не доводите труп до такого безобразия, вытяните покойничка во всю длину еще тепленького.
Взглядом профессионального оценщика, он поочередно «ощупал» ошалелую от всего происходящего нашу семейку, предвидя, вероятно, нас вскорости своими клиентами. Магистр словно кобылу по крупу похлопал ягодицу отца, обтянутой синюшней кожей и уже кое-где пошедшей пятнами.
— И станет отец Ваш по моей методике краше прежнего, как новенький.
Мама молитвенно вскинула слабеющие руки, стала медленно оседать, глаза ее заволокло, мы успели подхватить маму, уложили.
— Вы бы лучше приготовили кипяточку побольше, ведра три, четыре, а то уж больно, как погляжу, расчувствовались по делу-то, что яйца выеденного, как принято гласить, не стоит.
Неожиданно что-то громыхнуло за окном, все вмиг сожрала тьма и хлынул осенний ливень. Раскаты внесезонного грома, казалось, несли некий знак, сбывавшегося наяву ада. Природа промахнулась и на этот раз. Ничто не могло отвлечь Магистра от дела которому служило это существо по чьей-то воле.
Клубы пара, валившие из корыта, скроенного когда-то отцом из обрезков оцинкованного железа, в промерзшем бараке заволокли все. Мы исчезали и только дрожь холодеющих, сцепившихся рук хранила надежду: мы еще есть. Магистр возник из тумана словно привидение, неся на плече свисавший плетью, сложенный вдвое труп отца, с которого ручьями стекал еще не остывший кипяток. Он нес его к нам. Затем поднял ношу над головой и бросил на стол, окатив нас густой, зеленой жижей. Волосы мои зашевелились, горели уши. «Бедный, бедный отец» — кружилось в моей голове, — «не было ему удачи при жизни, не оставила его недобрая судьба и в конце».